К стране, народа пившей кровь,
Потомкам милым в назиданье
Хочу пролить
Свою любовь,
Хочу пролить негодованье.
Россия, Родина, страна,
Непобедимая держава!
Средь прочих стран
Лишь ты одна
Народ так в страхе свой держала.
Весь мир безбожно
Грешен наш,
Мы смысл жизни не осилим,
Но только тюрем и параш
Нигде нет больше, чем в России.
Всем заправляли дураки,
С тюремным прошлым,
С буйным нравом.
С прищуром взгляд
Из-под руки,
К тому же с языком картавым,
Был первый пролетарский вождь.
И пить он начал
Кровь народа,
Как пьёт её
На теле вошь,
Прикрывшись лозунгом «Свобода».
Бежал матрос,
Бежал солдат,
Сражённый чьей-то пулей падал,
Лишь за обещанный мандат,
За эту в блядской кепке падаль.
Он ростом был то
С три вершка,
И с плешью гладкой,
Словно глобус.
В карманах нет ни пятака,
Зато с душою
Полной злобы.
Весь обманув
Лаптёжный люд,
Он за немецкую валюту
Искусный повар горьких блюд
Состряпал дьявольскую смуту.
Кровавой бойни и беды
Шли с ним лихие кашевары,
Всё больше суки и жиды,
Из божьего народа твари.
Народ дурнел
День ото дня
За клок земли,
За горстку злата
Пошла великая резня
Отец на сына, сын на брата.
В бой смертный
Двинулись полки,
Себя покрыв позорной славой.
А он смотрел
Из-под руки
На эту бойню
Вождь картавый.
Лишали красных головы,
А красные давили белых,
Напрасно кровь текла, увы,
Сколь умных вымерло
И смелых.
Теперь итожь
Иль не итожь,
Мусолить цифры нет резона.
Так отомстил великий вождь
За брата глупого пижона.
Тот уголовник и осёл
Шёл с бомбой сам
На самодержца,
И смерть достойную нашёл,
Закрылась в мышеловке дверца.
Потом картавый
Дуба дал.
Его сменил грузин усатый.
И с ним ещё
Страшней беда
Ворвалась в хижины и хаты.
Тот первый вождь
Начал террор,
Второй с усердием продолжил.
В его руках
Свистел топор,
Что начал тот,
Он кончить должен.
И снова кровь
Лилась рекой,
И потянулись арестанты.
Своею сильною рукой
Рубил он головы талантам.
Уже не белым, а своим,
Кто был достойней и умнее.
Он говорил:»Врагов сгноим,»
И тоже был чуть-чуть евреем.
Грузинским, правда,
Мне сдалось,
Они любой бывают масти.
Но та же подлость,
Та же злость,
С ухмылкой дьявольской на пасти.
Так он
Соратников жидов,
Которые могли с ним спорить,
Давил, как пакостных клопов,
Был на расправу с ними скорый.
Крестьяне плача
Шли в колхоз,
Их всех туда сгоняли силой.
И каждый свой
Тащил обоз,
С коровой вместе и с кобылой.
Всё от лопаты
До подков
Для жизни общей в коллективе.
Всё по указу дураков,
По их бездумным директивам.
А кто не шёл,
Так тех в тюрьму,
И выметали всё до нитки.
Их дети брались за суму,
Ведь голод тяжкий
Хуже пытки.
Нещадно били «кулаков»,
Как говорится, чем попало.
Цепей железных и оков
На этих грешников хватало.
«Кулак»- исконный трудолюб,
И мозг его кипел, как брага.
С советской властью
Был он груб,
Была в нём сила и отвага.
И вот таких вот мужиков,
В которых был и ум, и сила,
Ссылали дальше Соловков,
А там для них
Была могила.
Свободы лишь
Коснулась тень,
Народ безбожно обманули.
Как на царя хребтину гнули,
Так стали гнуть за трудодень.
И лютовала страшно власть,
За её дурью не угнаться.
И трудно было не упасть,
И не хватало сил
Подняться.
Церквей крушили купола
И гадили в священных храмах,
И мир лежал во власти зла,
А меч на головах упрямых.
Мятежников сгоняли прочь,
Все взгляды прятали косые.
Страна вся погрузилась в ночь,
И застонала вся Россия.
А тут опять,
Опять война,
О как пугает это слово!,
А не окрепшая страна,
Была к той битве
Не готова.
Был уничтожен
Цвет страны.
И в дебрях гнили полководцы,
И в годы первые войны
Было трудней всего
Бороться.
Народ погнали на убой,
И против танков
Шли с винтовкой.
Мне и теперь
За них неловко,
За тех, помеченных судьбой.
И кровь опять
Лилась рекой.
И снова смерть людей косила.
Бездарной движимых рукой.
И вопль был
На всю Россию.
Что для властителя народ,
И боль его, и его муки,
Ему нужны народа руки,
Что б свой возделать огород.
Свои народы
Гнал он прочь,
С земель исконных
И обжитых.
И шли они с мольбою в ночь,
Оставив бренные пожитки.
Был весь в гонении Кавказ,
Народы горного Кавказа
Их сухорукий дикобраз,
Давил, как лютую проказу.
Ещё немецкий
Был народ,
Российский, праведный, исконный.
И этих немцев
Словно сброд,
Сгоняли в каторжные зоны.
Трудармия названье им,
Но за «колючкой»
Под охраной.
И лозунг вновь:
«Врагов сгноим»,
Такой вот был
Правитель странный.
Четыре года шла война.
Погибших были миллионы.
И вновь великая страна
Погнала свой народ на зоны.
Народ свой,
Победивший зло,
Самоотверженно, бесстрашно.
Всё в жизни
Страшное прошло,
Так многим думалось напрасно.
Вернулся к прежнему тиран,
К своей жестокости особой.
Не залечить душевных ран,
Народу, сломленному злобой.
Безбожно мучивший людей,
Правитель этот
Тут же вскоре
Сам окочурился злодей,
Чем и принёс народу горе.
За гробом плача
Шёл народ,
Кто плакал с горя,
Кто от счастья.
И вновь страна пошла вперёд,
За новой правдой,
Новой властью.
Тот был любитель «Гопака»,
Плясал перед тираном часто,
Но тоже твёрдая рука,
Не давшая народу счастья.
На десять лет
Он сел за пульт,
При нём свободней
Стало даже,
Он развенчал тирана культ,
И многих вызволил с под стражи.
Как птицы в небе,
По стране
За ним тащились пятилетки.
И снова в бой, как на войне,
Народ живущий словно в клетке.
Об стол стучавший башмаком,
Он коротышка с толстым пузом,
Не умным был,
Не дураком,
И всё засеял кукурузой.
Хрущёвки строил и дворцы,
И космонавтов первых встретил.
Народ едва сводил концы,
За годы оттепели эти.
Как стало всем
Невмоготу,
Генсек с мохнатыми бровями
Стал в жизнь претворять мечту,
Что коммунизм не за горами.
Но этот правил
Дольше всех,
И в мире было всё спокойно.
Казалось, был во всём успех,
Жизнь не мешали строить войны.
Но был один крючок-Афган,
Где из Союза гибли дети.
К чему был этот балаган,
И кто за это всё в ответе.
Мальчишек в цинковых гробах
Везли на родину с почётом.
И боль скрипела на зубах,
У тех, кто понимал хоть что-то.
Прожив свой век,
Ушёл генсек,
Его пора была застоем,
Но в наше время человек
По тем годам застойным воет.
Российский, я имел в виду,
Или скорее постсоветский,
Он не приучен был к труду,
Сказать об этом повод веский.
Тех, кто любил,
Кто понимал,
Как жизнь лучшую построить,
Режим культ личности замял,
Ведь правду
От людей не скроешь.
Народ привык
Лишь водку пить,
За этот грех ведь не судили.
Не знали люди,
Как им жить,
Вот потому они и пили.
В России водку пили все
Я не совру,
Скажу, и дети.
Дурман катил на колесе,
И каждый рад его был встретить.
Надежда в людях умерла,
Как не ко времени молодка.
Все были побоку дела,
И оставалась только водка.
На протяжении всех лет
Советского переустройства
Любви к труду
В народе нет,
Не совместимы эти свойства.
Дожив до старости своей,
Ушёл и наш генсек в могилу.
За тем пришёл
Один еврей.
Свой норов показав и силу.
Хотел порядок навести,
Но что-то рано очень спёкся.
Помилуй, Господи, прости,
Что на еврее вновь осёкся.
Он был работник КГБ,
Всегда загадочный, на стреме.
Его боялись все без б,
Вдруг старое
Вернётся время.
И был ещё
Один старик,
Он был как пугало на поле,
Ни мыслей нет своих, ни воли,
Без головы пустой парик.
Не острога и не крючок,
Такой не рыба и не мясо,
Всегда спокойный, седовласый,
И добродушный старичок.
За ним пришёл ещё генсек:
На темени,
С огромной меткой.
Он обаятельней был всех,
Интеллигент доселе редкий.
Он много знал
Мудрёных слов,
Но их не понимали люди,
За то его судить не будем,
И взгляд его лучил любовь.
Наверно силу
Знал в себе,
И взялся он за перестройку.
И по союзной, по судьбе,
Он прокатился как на тройке.
Да с бубенцами, с ветерком,
Несли его лихие кони,
А он всё клацал языком,
И потирал свои ладони.
И вскоре ввёл «сухой» закон,
На вечно пьяную Россию,
Не понимал наверно он,
Что это дело не осилить.
И этот праведный генсек,
С огромной меткою на плеши,
В душе был ярый дровосек,
Чем мир до коликов потешил.
Он уничтожил все сады,
И виноградники повсюду.
Об этом помним я и ты,
Он тоже не забыл Иуда.
Я помню, были времена,
Когда лишь
За бутылку водки
Могла на улице шпана
Прохожему вцепиться в глотку.
И у киосков
Словно в бой,
Толпа бросалась
С ярой бранью.
Когда был с водкой перебой,
Народ поили всякой дрянью.
Народ от этого зверел,
И проклинали дровосека,
В верхах же план
Тяжёлый зрел,
Как скинуть этого генсека.
Однажды трое смельчаков
Собрались в Беловежской Пуще,
Чтобы решить
Вопрос насущный,
Без всяких лишних дураков.
И этот заговор
Был прост,
Вот, что должно было случиться:
Генсек был должен
Сдать свой пост,
От власти самоустраниться.
И разделить Союз большой,
На все примкнувшиеся страны.
И я за это всей душой,
Хвала и слава атаманам.
Пока они там на тропе
Своё обсасывали дело,
Создался штаб ГКЧП,
Партийцев шайка
Очень смелых.
Чуть-чуть
Не началась война,
Москва была,
Как поле брани.
От страха вздрогнула страна
И затаилась в ожиданьи.
Я всем событьям этим рад.
И тройка действовала споро.
Из танка пущен был снаряд,
Как легендарный залп Авроры.
И притаившаяся власть,
Засевшие как крысы суки,
Задрала руки и сдалась.
В её стреляющие руки.
И всё,
Союза больше нет.
Рассыпалося в одночасье,
Что собирали много лет,
Но может это всё и к счастью.
Был весь исчерпан инцидент
Все получили, что хотели.
И править начал президент,
Но управлял он еле-еле.
Он был один
Из этих трёх,
Что были в беловежской пуще.
Как мог он честь
Страны берёг,
Но был других ничуть не лучше.
Знал в водке толк,
И водку пил
Ведь был он
Крови пролетарской,
С экрана говорить любил,
С ухмылкой хитрою гусарской.
С ним не продвинулась страна,
Но и не ведала покоя,
Ведь он не делал ни хрена,
И только водку пил запоем.
А с ним спивался и народ,
Хоть благо, водки
Стало много.
А с пьяным как идти вперёд,
Ведь запинается дорога.
Произнеся последний тост,
Народ поздравив с Новым годом,
Он пьяный грешник
Сдал свой пост,
Уже избраннику народа.
И этот то ж из КГБ,
К тому ж ещё
И с хищной хваткой,
Но ничего не даст тебе
Стране растерзанной в заплатках.
Но всё же он свободу дал,
Так многим кажется, пожалуй.
Но не закрыт путь в Магадан,
Ты будь всегда
На стрёме, малый.
При власти Ленинской в ЦК,
Как из истории я помню,
Входили члены из ЗК.
К тому же с прошлым
Очень тёмным.
Хоть, как не кинь,
Как не крути,
Теперь и в этой
Новой своре,
Идут по грешному пути
Одни мошенники и воры.
Морозов Павлик
Был хорош,
Читал я в школе и дивился,
Продал он батьку ни за грош
И сам потом не удавился.
Иуда, предавший Христа,
Ему в портянки не годится,
Не тот размах и широта,
А нас учили им гордиться.
Таких теперь
Уж не найдёшь.
Воруют взрослые и дети,
И если сам не украдёшь,
Никто не даст и не приветит.
И вот, не чувствуя беды,
Вдохнув в себя
Глоток свободы,
Вновь по вылазили жиды,
И честным людям
Мутят воду.
Народ рванулся
В божий храм,
Все вроде стали благочинней.
Свезли с обочин
Всякий хлам,
По деревням церквушки чинят.
И что-то вспомнили царя,
И стали за него молиться,
Как будто божия заря
В народе просветлила лица.
И прах в Россию повезли
Белогвардейцев убиенных,
Они в России соль земли
И возвращаются из тлена.
И в памяти встают людской,
Они ни в чём не виноваты,
И пусть в своей земле покой
Найдут погибшие солдаты.
Конечно пусть,
Конечно пусть,
Но этого, что в Мавзолее,
Я не моргну,
Не заикнусь,
И мёртвого его на рею.
А прах усатого вождя
Отправить в Грузию обратно,
И пусть грузины
Над ним бдят,
И будь он проклят многократно.
Давай порадуемся, друг,
И выскажем своё признанье,
Что стольный город Петербург
Вернул себе своё названье!
Сей город —
Детище Петра,
И его имени достоин.
Его руками он построен,
Ему трёхкратное ура!
И за другие города,
За каждое от века имя,
Пусть тост поднимет тамада,
И мы с ним рюмку опрокинем.
И коль России
Пить дано,
И коль народ
В том видит радость,
То пили б водку и вино,
А то ведь пьют
Всё чаще гадость.
Одеколон, денатурат,
Спирты технические, лаки.
За это уши б им надрать,
И плёткой хлёсткою по сраке.
Куда ни кинь,
Везде беда,
А наверху бандюги эти.
Но и они дождутся плети.
И справедливого суда.
Бардак и в армии пока,
И в МВД конечно тоже.
Пора и им
Намять бока
И дать по хамской
Сытой роже.
Кругом жульё,
Но нет жилья
В стране великой и богатой.
В глуши, как пугала, стоят
Российские гнилые хаты.
У них такой
Печальный вид,
Непривлекательность такая,
Что плакать
Хочется навзрыд,
Глаза свои не поднимая.
Велик простор,
Но нет дорог,
Кругом колдобины
Да ямы.
Такой вот образный пирог
И очень горький,
Скажем прямо.
За то там гениев полно,
К ним только надо приглядеться,
Им дать немного приодеться,
Дать пить хорошее вино.
И их поставить у руля,
Что б обратилися к народу.
И зацветут вокруг поля,
И станет истинной свобода.
Давать прогнозы не берусь.
Я написал всё то, что знаю,
Но верю я в родную Русь
И в своё сердце принимаю.
На ней есть божия печать!
У ней есть
Древние истоки.
Красивей русских нет девчат,
Им посвящаю эти строки.
Я не назвал
Имён вождей,
Пусть сам читатель
Даст им имя.
Они средь нас,
Среди людей,
И мы их сделали такими.
15.03.2007