В армии служа на Сахалине
Многое познать мне довелось.
О жене скучал я и о сыне,
Так, что иногда и не спалось.
Восемнадцать месяцев без мужа —
Всякое вертелось в голове,
Потому и отпуск был мне нужен,
Как весенний дождь живой траве.
Осенью для сбора новобранцев
В части сформирован был отряд.
Замполит майор наш Померанцев
Брал меня уж третий раз подряд.
Это было в виде поощренья
За успехи в службе боевой,
Но, а мне хотелось с нетерпеньем
Съездить в отпуск в Кыргызстан, домой.
Мне пообещали по возврату
Отпуск на пятнадцать целых дней,
Ведь к жене так хочется солдату,
Когда он лишь думает о ней.
Путь у нас тяжёлый был и долгий,
По большим приволжским городам.
Я ещё не раз не видел Волгу,
Но, слава Богу, побывал и там.
Но в пути всё думал я о доме,
Лишь спасали многие дела.
Как-то дожидались мы парома
У одного приволжского села.
День осенний. Очень ранний вечер.
Сердце растревоженно горит.
Но, а мне, что б как-то стало легче
Захотелось вдруг поговорить.
В обрамленьи лампового света,
Что бы перемолвиться словцом,
Я уже приметил человека
С бледным и страдальческим лицом.
Было что-то в нём такое вроде
У людей он взглядом вопрошал.
Про таких все говорят в народе:
Очищенья требует душа.
Подошёл я, говорю, : «Не сетуй,
Угости коль можешь табачком,
У костра продолжим мы беседу
И друг друга будем греть бочком.
Расскажи мне кто ты и откуда.
Вижу сердце доброе в тебе,
Не бандит ты вроде, не Иуда,
Просто, что-то горькое в судьбе.»
Разгорались с едким дымом ветки,
Был костёр и тёплый и большой,
Незнакомец, что был неприветлив,
Вдруг открылся сразу всей душой.
Протянули мы друг другу руки,
Вроде мы сто лет знакомы с ним
И в сердцах разрозненные звуки
Стали откровением одним.
Ждать парома было очень долго,
Вечер крылья к ночи распростёр.
И у наших ног плескалась Волга
И горел нас греющий костёр.
Потекла печальная беседа,
Я ловил тяжёлые слова.
Всё, что слышал я, казалось бредом,
Даже закружилась голова.
Он назвался Павлом из Кубани.
Там он и родился и взрослел,
А теперь он едет с Магадана,
Где тринадцать лет он отсидел.
По статье сто пятой за убийство.
Он напрягся кровотоком жил.
У меня жена была из Бийска,
Там я раньше в армии служил.
Я её привёз с собой оттуда,
Всё при ней и тело и душа.
Имя той красотки было Люда
И беда вся в том, что хороша.
Мужики себе ломали шеи
Глядя на неё, разинув рты,
А она всё больше хорошела,
Каждый день я ей дарил цветы.
Покупал ей брюлики, обновы,
Всё прощал и всё хотел понять,
Почему она была готова
Мне и с кем попало изменять.
Полтора прожили мы с ней года,
Сын у нас родился Игорёк.
Ну, а ей нужна была свобода,
Я как мог семью свою берёг.
Я тогда хороший дом построил,
Помогли деньгами мать с отцом.
Счастливо бы жили мы в нём трое,
Только жизнь с плохим была концом.
Загуляла у меня зазноба
И уже врагами стали мы,
Сына довела она до гроба,
А меня за это до тюрьмы.
Рано я в тот день пришёл с работы,
Был в душе какой-то жуткий страх.
То ли сердцем чувствовал я что-то,
Та картина и сейчас в глазах.
В ванне полной до краёв водою
Плавает утопленник мой сын.
Первый раз я встретился с бедою,
Сразу стали белыми усы.
Я схватил бездыханное тельце
И как был я в доме босиком,
Завернувши сына в полотенце,
Я в больницу бросился бегом.
Ртом хватал я жадно жаркий воздух
И меня вдруг начало трясти.
Врач сказал, мне жаль, но очень поздно,
И уже мальчишку не спасти.
Не было жены в тот вечер дома,
Но я знал где мне её искать.
Знал, что крутит шашни с агрономом,
Горе — мне жена, а сыну мать.
А собаки заливались лаем,
Я выбежал на улицу и вот,
Вижу, агронома дом пылает
И бежит со всех сторон народ.
Агроном был парень не женатый,
Многим девкам выел потроха.
Говорят подпёрли дверь лопатой,
Красного пустили петуха.
А когда вся хижина сгорела,
Стали всем собравшимся видны
Два совсем обугленные тела
Агронома, видно, и жены.
Сыну было только лишь три года,
Как его оставила жена?
Как попал ребёнок в эту воду?
Ванна почему была полна?
Это всё осталось горькой тайной
Как за толстой каменной стеной.
Или это было всё случайно,
Или всё подстроено женой.
День на третий получил повестку,
Приезжаю, а они мне вдруг:
«Нам уже понятно и известно,
Это дело только ваших рук».
Схоронил жену и сына-пташку.
Прокурор жесток был и суров,
Мне тогда влимонили пятнашку
И иди, не кашляй, будь здоров.
Я пошёл невинный по этапу,
Больно мне всё это вспоминать.
От инфаркта первый умер папа,
А потом ушла из жизни мать.
Хоронить меня не отпустили,
На меня наложен был запрет,
Их чужие люди схоронили,
Никого родных там больше нет.
День в тюрьме, как целый месяц длится,
Вся душа измучена тоской.
И уже хотел я удавиться
От несправедливости людской.
Но однажды к нам пришёл священник,
Рассказал о божьей к нам любви,
О великой жертве и прощеньи,
И за нас им пролитой крови.
И вдруг стало легче мне, чем прежде,
Стал я евангелие читать,
И в моей душе взошла надежда,
Жизнь ещё мне новую начать.
Я узнал — земля во власти злого
И весь мир во власти Сатаны,
И вернулся смысл жизни снова,
Стал я видеть радостные сны.
Утешеньем для меня отныне
Был Господь и друг мой Иисус.
Боль о папе, маме и о сыне
Уже не отравляли к жизни вкус.
До того безбожник и невежда
И невинный арестант тюрьмы,
Я теперь великой жил надеждой,
Что когда-то встретимся все мы.
Из тюрьмы из женской шли к нам письма,
Их писали зечки, как и мы,
Так согреты были мы Всевышним
В закоулках дьявольской тюрьмы.
Я списался с женщиной пригожей —
У неё прекрасная душа.
Но сидела по статье похожей
За убийство мужа алкаша.
Избивал её до полусмерти,
Пропивал из дома всё злодей.
Только никому, прошу, не верьте,
Что в тюрьме невинных нет людей.
Десять лет ей общего режима
Накрутили судьи от души,
И у ней промчалось счастье мимо
И иди, хоть прыгай, хоть пляши.
Она мужа просто оттолкнула,
Но, а он об угол головой.
К вечеру она домой вернулась,
А он уже холодный, не живой.
Ну и вся родня пьянчуги — мужа
Подвели бедняжку под статью.
Если правды нет, кому ты нужен,
Кто докажет праведность твою?
Птица в клетке, и закрыли дверцу,
Вот такой у жизни горький вкус.
Но в её большом и добром сердце
Тоже поселился Иисус.
Я и сам прошёл такое тоже
И хоть правды, знаю, в людях нет.
Хоть и с Божьей помощью, но всё же
Срок скостили мой на пару лет.
И она уже два года дома,
И теперь я тоже еду к ней.
Показались вдруг огни парома
И с минутой каждой всё видней.
Затушили мы костёр ногами,
Он теперь нам больше ни к чему.
Мы с ним стали добрыми друзьями,
Так угодно Богу самому.
Вскорости паром уже причалил
И толпа шагнула на него.
И уже не видел я печали
На лице знакомца моего.
В Сызрани сошёл с парома Павел,
Может навсегда расстались мы,
Всё ж мне он два адреса оставил:
Свой и той подружки из тюрьмы.
Но, а мы, проделав путь свой длинный
И набрав состав призывников,
Увозили с Волги к Сахалину
Будущих военных моряков.
Через две недели были в части.
Замполит меня не обманул.
Наконец-то улыбнулось счастье —
Я домой на родину рванул.
Две недели это все же что-то,
Ну, а там и дембель по весне.
Попрощался со своей я ротой
И уехал к сыну и жене.
Рассказал жене я этот случай,
Ведь она, как Люда, тоже мать.
И с тех дней мы стали с нею лучше
Меж собой друг друга понимать.
А когда вернулся я со службы,
Встретили как мужа и отца.
Жили мы с ней в радости и дружбе,
Только счастье всё ж не без конца.
Через десять лет мы с ней расстались
И об быт разбился наш баркас,
Но друзьями всё же мы остались,
Но об этом мой другой рассказ.
Лишь хочу сказать, что мы повинны
В этом были оба вместе с ней.
Схоронили тоже вместе сына
И познали горечь наших дней.
17.03.2014