У меня есть
И имя и отчество,
Но отца мне уже
Не вернуть.
И сегодня всем сердцем
Мне хочется,
Добрым словом его
Помянуть.
Знаю я
Никогда он не пьянствовал.
И всё нёс до копеечки
В дом.
И любил угощать он
Нас явствами,
Что добыты
Тяжёлым трудом.
Все ему
Мы обязаны многим
И всей жизнью своей,
Как отцу.
Может быть
Он излишне был строгим,
Но присуща ведь строгость
Творцу.
А талантливым был он
От Бога
И порой и не спал
По ночам.
Часто шли к нему
Все за подмогой,
Из наших,
Из односельчан.
Всё умел он чинить
Что придётся,
От машины
И до утюга.
Бывало домой
Лишь вернётся,
Не успеет и снять
Сапога,
А тут кто-то уж снова
Стучится,
Пётр Генрихович
Выручай.
И опять он куда-нибудь
Мчится,
Ему платили немного
На чай.
Никогда не просил он
Сам денег,
Помогал людям всем
Задарма.
Мог он с лёгкостью сделать,
Что веник,
Что проект, что бы строить
Дома.
Я не зря говорю так
Помпезно,
Я не зря его
Начал хвалить.
Хоть по дереву,
Хоть по железу,
Он всё с лёгкостью
Мог мастерить.
А работал он лишь
Трактористом,
И порою с темна,
До темна,
Где-нибудь
Он один в поле чистом,
А здоровье всё съела
Война.
Ему было
Четырнадцать только,
Как угнали его
На урал.
Где в морозы
Под сорок, он стойко
Всю войну
Словно враг умирал.
Но не умер отец наш,
А выжил.
В том ужасном
Советском аду.
Заработал
Трёхкратную грыжу
И другого всего
На беду.
Немцы русские
Все за колючкой,
Содержались в войну,
Как враги.
Воевать было всё — таки
Лучше,
Чем с баландой
В объятьях пурги.
В нашем доме
Всегда собирались
С нашей улицы
Все мужики.
У нас они просто
Общались,
Желаньям мужским
Вопреки.
Да и жёны их были
Довольны,
Что ни пьянок
Ни драк больше нет.
Но курить
Разрешалось всем вольно
И стоял в доме дым
Сигарет.
Но, а чаще курили
Махорку,
Козьи ножки
Крутя из газет,
Что и мыши все прятались
В норки
И от лампы
Не виден был свет.
Ещё был у нас
Кинопроектор,
Наш отец
Смастерил его сам.
И диафильмы крутили
Не редко,
Что нравилось нам
Пацанам.
Каждый фильм
Обсуждали все хором,
На газетку махорку
Кроша,
И от дыма густого
Которой,
Был не виден
Экран не шиша.
Шли по шахматам тоже
Турниры
И стучали во всю
В домино
Но кончались баталии
Миром.
Было так у нас
Заведено.
Домино, да и шахматы
Тоже
Всё отцовых творение
Рук.
Мы гордились,
Что папа всё может
И что каждый мужик
Ему друг.
Но при всём благоденствии
Этом,
Мой отец не заметил
Во мне,
Дар чудесный небес
Быть поэтом
И летать
На крылатом коне.
С детства я сочинял
Много сказок,
Детвору к себе ими
Маня,
Но отец мой я помню
Ни разу,
За мой дар
Не одобрил меня.
Как уже я сказал
Он был строгим,
Может нервы
Сорвала война.
Хоть ему и обязан
Я многим,
Предо мной на нём тоже
Вина.
Мы как-то раз
С пацанами подрались,
Что с нами случалось
Под час,
Но мы снова друзьями
Остались,
Но один был сучёнок
Средь нас.
И он с глазом подбитым
К папаше
Вдруг домой побежал
К своему.
Но, а тот уж к родителям
Нашим,
Вот избили, за что,
Почему.
Так как к нам
Прибежал сразу первым,
Орал громко
И брызгал слюной,
Мой отец не сдержал
Свои нервы
И разделался тут же
Со мной.
Избивал он меня
Минут двадцать,
Он наверное ждал
Моих слёз.
Мне и вправду бы здесь
Разрыдаться,
Только стойко
Я всё перенёс.
А потом стало мне
Очень плохо,
Мать в кровать
Уложила меня,
Я уж думал, забил
До издоха,
Так внутри жгло
Всё, как от огня.
А потом мать с отцом
Разругались
И он сам хлопнув дверью
Ушёл.
А в душе моей раны
Остались,
И на долгие годы
Ещё.
Но не бил он меня
Потом больше,
Может чувствовал
Силу мою,
Но мне быть
Не могло уже горше,
Я у смерти стоял
На краю.
Может быть
Я и сам виноватый,
И меня вы поймите
Друзья,
За провинность
Должна быть расплата,
Но так сильно
Детей бить нельзя.
Как-то всё улеглось
И забылось,
Ведь меж родными
Какие долги,
Но сколько б снов
Об отце мне не снилось,
Мы во сне с ним
Всегда, как враги.
И во мне к нему
Лютая злоба,
Я не знал
Такой гнев наяву.
Мы в друг друга
Цепляемся оба
И его я безжалостно
Рву.
Четверть века уже
Как он помер,
Я простил ему всё
Сотню раз.
Но во сне видно
Боль свою помню
И терзает забытое
Нас.
У меня есть и имя
И отчество,
Но отца мне уже
Не вернуть.
И сегодня всем сердцем
Мне хочется
Добрым словом
Его помянуть
04.12.2014