Девки громко визжали,
Под звонкие струны.
И весь зал ресторана,
Был полон людей.
Московскою ночью,
Тихой звёздной и лунной,
Веселилась братва,
Средь шикарных блядей.
Бокалы с шампанским
Там сближались со звоном,
И гламурный машин,
Уже полон был двор.
Братки пировали,
Воровскую корону,
На себя примерял
Там молоденький вор.
У вора была кличка,
Как в кино — Ихтиандр,
Его имя с рождения
Было Евсей.
И таких пацанов
Уголовного ранга,
Как в полях сорняков,
По России по всей.
Ему лет двадцать пять
Было только от роду.
Но он был и суров
И широк был в плечах.
В десять лет в первый раз
Потерял он свободу.
Но он там не сломался,
Не погиб, не зачах.
Уже с малолетки,
Он прошёл эту школу,
И познал всю науку,
Тех учителей.
Хоть был он с рожденья,
Пацан добрый, весёлый.
Но тюрьма научила —
Никого не жалей.
Но в глубинах души,
Его юного тела,
Что прошла сквозь горнила,
Тюремных печей,
Уже остывая,
Но ещё всё же тлела,
Доброта что светилась
Во взгляде очей.
И он был очень честным,
И был справедливым.
С врагами своими
Он всегда был жесток.
Кто был дорог ему,
Того делал счастливым,
Подлых он кукарекать
Сажал на шесток.
2
Молочная ферма,
Мать Евсея — доярка,
Пропадает на ферме
С темна до темна.
А сын дома один,
Ей его очень жалко,
Но время для сына
Не имеет она.
Муж давно её бросил,
Забулдыга, пьянчуга,
С него толку то было,
Как с козла молока.
И нет у неё,
Даже близкого друга,
Что б её защитить,
Нет вокруг кулака.
А она молодая,
Красивая баба,
Ей бы в добрые руки,
Ей не знали б цены.
Хоть работу б полегче,
Да обновку хотя бы,
Ей о доле её,
Снятся горькие сны.
И одна её радость,
Евсюша, сыночек,
Сам себе предоставлен,
Он целые дни.
Сколько пролито слёз,
Сколь невыспанных ночек,
Сколько боли вдвоём
Испытали они.
Средь ребят на селе,
Был Евсей заводила,
И для слабых всегда
Был защитой Евсей.
И ватага ребят
За ним дружно ходила,
И по центру села,
И в окраине всей.
Как и вся ребятня,
Те сады обносили,
И дрались за село
И играли в футбол.
Соседки при встрече,
Все Евсея хвалили,
Но были и те,
Что чинили им боль.
И грозили тюрьмой,
Они мамке Евсея,
Что мол плачет тюрьма
О сынишке твоём.
А та плакала только,
Очень сына жалея,
Всё прощала ему
Когда были вдвоём.
И Евсюша любил
Сердцем всем свою маму,
В доме прибрано всё,
В бане в бочках вода,
Что ещё паренёк
Мог своими руками,
В свои десять лет,
Его детства года.
3
Напророчили люди,
Или просто случилось,
Но вдруг карты судьбы
На несчастье легли.
По судам мать ходила,
И в церкви молилась,
Но помочь в её деле
Никак не могли.
Октябрь стоял
Девяностого года.
И три друга Евсей,
Николай и Андрей,
Обчистить решили
Одного живоглота,
Которым являлся
Очень жадный еврей.
На селе этот фрукт
Торговал самогонкой,
Ведь с водкой совсем
Были плохи дела.
И план разработан
Казалось был тонко,
Но и всё же фортуна
Ребят подвела.
Как стемнело ребята
Пробрались к подвалу,
А там на цепи
У дверей волкодав.
Пред Евсеем собака
Хвостом завиляла,
Он смотрел на неё
Как на зайца удав.
Как ему удавалось,
Все были в восторге,
Он любую собаку
Мог свести со двора.
Открывши замок,
Двери дёрнул он створку,
И махнул он ребятам,
Мол давайте, пора.
И в это же время,
Он запутался в сети,
Которую ловко
Приготовил еврей.
И что взять с пацанов,
Ведь они ещё дети,
И два друга рванули
Тут же прочь от дверей.
С фонарём и с берданкой
Летел к ним хозяин:
«Ну что, суки, попались,
Я мать вашу так»
В нём наверно проснулся
Убивающий Каин,
И на всякие козни
Был хозяин мастак.
И Евсею связал
За спиною он руки,
И повёл его в баню
В спину тыча ружьём:
«Сейчас у меня,
Ты напляшешься, сука,
Хорошо было б, если
Все попались втроём»
В этой бане стояла
Огромная бочка,
Так как был октябрь,
Холодной воды.
«Пусть теперь мамка
Поищет сыночка,
И ещё мне заплатит
За эти труды».
И он кинул Евсея
В холодную воду.
Воды было в бочке
Евсею по грудь.
Никто б сделать такое
Не додумался сроду,
Ведь выйти от туда
Не возможно без рук.
Но, а руки его
Были связаны прочно,
И тем более были они
За спиной.
«И на помощь навряд ли
Примчится кто ночью» —
Подумал Евсей:
«Что же будет со мной?»
И мальчишка взмолился:
«Отпусти дядя Сава,
Или хотя бы
Меня вынь из воды.
Ведь тебе не на пользу
Пойдёт эта слава,
А то может ещё
И дождёшься беды».
«Ты мне что угрожать
Ещё будешь подонок?
Вот к утру отпущу,
Так и стой до утра».
Сунув кляп ему в рот
Из каких-то пелёнок,
Жид сказал: «Прощивай,
Отдыхать мне пора».
4
Евсею сводило
Болью судорог ноги.
Если он упадёт —
Это верная смерть.
И бандиты бы так
Не состряпали строго.
Он сам себе приказал:
«Расслабляться не сметь!»
И он начал всем телом
Раскачивать бочку,
В которой не меньше
Трёхсот литров воды.
Но бочка стояла,
Как прибитая прочно,
И напрасными были
Все мальчишки труды.
Но всё ж Коля с Андреем
Уже были рядом.
И они проследили
До бани весь путь.
Но про бочку не знали,
Что она стала адом,
Что в любую минуту
Мог Евсей утонуть.
И так пролежав
Часа два или больше,
И когда все шумы
Успокоила ночь,
Обозвав дядю Саву
Недоделанным Мойшей,
Они ринулись к бане,
Что бы другу помочь.
И вовремя очень,
Ещё бы минуту,
И парень бы в бочке
Пошёл бы на дно.
Евсей отругал их потом
Баламутов:
«Вот и попили мы
С вами вино».
Но не стал выяснять,
Кто им подал идею,
Ведь лишь только друзьями
И был он спасён.
И слово он дал
Отомстить иудею,
Иначе сказал он,
Что он будет не он.
Домой возвратился Евсей
Поздно ночью,
А мать не спала,
Хоть ей рано вставать.
Евсей лишь увидел
В слезах её очи,
Разделся и бухнулся
Сразу в кровать.
Мать утром ушла,
А Евсей не поднялся,
Не встал и потом,
Когда стало светло.
Он бредил в поту,
По подушке метался,
Лицо всё распухло,
Губы все обнесло.
Когда Катя с фермы
Прибежала покушать,
Так по имени звали
Евсееву мать,
Она увидала,
Как болезнь сына душит,
И от страха за сына,
Не сошла чуть с ума.
А ночью пролился,
Дождь холодный, осенний,
Она вновь разожгла,
Уж холодную печь.
Набросав в неё грубо,
Сухие поленья,
Она скинула ватник
С измученных плеч.
И забыв про еду
Побежала к медпункту,
И с фельдшером тут же
Обратно домой.
Бежала скользя
По размытому грунту,
И ей становилось
Уже плохо самой.
Столбик ртути стоял
По шкале на пределе,
И фельдшер сказал:
«Вам нужно срочно в район.
Чудо то, что душа,
Ещё держится в теле,
Не могу дать гарантий» —
Сокрушался всё он.
Через час уже мчался
Председательский газик,
Увозя и Евсея
И Евсееву мать.
С под колёс разлетались,
Комья сдёрнутой грязи,
А шофёр вслух ругался:
«Да етиш твою мать.
Это где ж угораздило,
Так простудиться,
Ведь я знаю его,
Он всегда был герой.
Для него, что играть,
То же что и трудиться,
И за слабых я знаю
Всегда он горой.»
А в больнице бегом
Повезли на каталке,
За ними закрылась
Реанимации дверь.
Медички шептались:
«Ну надо ж, как жалко,
Ты, мамка, молись
И в Господа верь».
5
В январе в году новом,
Был Евсей уже дома.
Оклемался, взбодрился,
И набрал прежний вес.
Но месть в горле стояла
Удушливым комом,
И мести своей
Посвящён он был весь.
И вот как-то в марте,
Когда бродят кошки,
Он одну изловил,
Что кричала сильней,
И в колодец у Саввы,
В плетёном лукошке
Опустил он её,
Не жалея о ней.
Из колодца летели
Кошачие крики
И в колодец сперва
Заглянула жена,
И в дом побежала,
С перекошенным ликом,
И конечно же Савве
Рассказала она.
И вот сам хозяин
Примчался к колодцу,
И склонился в него
Что б там всё осмотреть.
С ним Евсею теперь
Легко было бороться,
Надо только немного
Лишь проворства иметь.
И он из-за сарая
Подлетел к нему пулей,
И за ноги Савву
Он рывком бросил вниз.
Савва в воду свалился,
Объёмистым кулем,
А Евсей прокричал:
«Теперь ты веселись»
И Савва кричал
Хуже брошеной кошки,
И под воду совсем
Уходил с головой.
И Евсея узнала
Жена из окошка,
И на улицу всю
Подняла она вой.
Пока суд да дело,
Сбежались соседи,
И бросили с ворота
С цепью ведро,
Тут цепь оторвалась
И бухнулась следом,
Там на вороте срезано было
Ребро.
Хозяйка рванулась
В сарай за верёвкой,
Но верёвка порезана
Вся на куски.
Хозяйка обратно
С собачьей сноровкой:
«Спасайте, дам водки
Я вам мужики.
«Осыплю деньгами,
Кто вытащит мужа,
Поить и кормить
Буду век задарма».
Но что не сули,
А колодец не лужа,
Да и кто б стал рисковать бы
Из-за дерьма?
Вскоре крики в колодце,
Затихли навеки.
Участковый приехал
С участка верхом.
А в колодце труп кошки
И ещё человека,
А люди вокруг
Все в обличьи сухом.
«Ну что ж не нашлось
Смельчака средь вас что ли?
И загинуть так просто
Дали вы мужику.
Неужели в душе
У вас не было боли?»-
Вопрошал участковый
Навевая тоску.
Потом из колодца
Достали два трупа,
Участкового взгляд
Острый был, как укол.
И он взяв объяснения,
Здесь же у сруба,
При свидетелях всех
Написал протокол.
Жена Саввы кричала:
«Евсей был убийцей,
Она видела всё,
Как в кино из окна».
Мужики все молчали
И хмурили лица,
Они знали за что,
На парнишке вина.
Хоть Евсей и сказал,
Что б ребята молчали,
Но шило не долго
Таится в мешке.
И все это знали
Ещё в самом начале,
Когда жизнь была его
На волоске.
6
И вот первая ходка
В колонии детской,
Восемь лет залепили ему
Строгача.
И тюрьма стала домом
И школой советской.
Годы эти, как сумку,
Не скинешь с плеча.
Мать ревела о сыне
Ночами и днями,
Исстрадалась —
Лишь кожа и кости у ней.
Жене Саввы грозила она
Кулаками,
Ведь не было сына
Кровинки родней.
В год два раза моталась
К нему на свиданку,
С любовью в слезах
Собирала еду.
Евсей говорил:
«Потерпи ещё мамка,
Я вернусь и порядок
Во всём наведу».
Слыл в колонии детской
Он авторитетом,
Даже те, кто по старше,
Шли к нему на поклон.
И за словом в карман
Он не лез за ответом,
И был справедливым
И ответственным он.
И начальство по зоне
Его уважало,
По годам ещё рано
Ему зону топтать.
Но он был очень сильным,
И таким возмужалым,
Чем при встрече всегда
Свою радовал мать.
В шестнадцать годов
Был на взрослую зону,
По этапу направлен,
Далеко в Mагадан.
Вся система судов,
Была против закона,
И служила лишь тем,
С кого брать можно дань.
7
Уже год оставалось
Евсею отсидки,
И к нему в Mагадан
Вдруг приехала мать.
Одета красиво,
Всё с иголочки с нитки
И пузо под платьем,
Большое видать.
И мамка заплакала,
Как извиняясь:
«Евсюша прости,
Я вот замуж пошла,
А то знаешь, одна всё
По свету слоняюсь,
А жизнь, как видишь,
Почти что прошла.
Ты не думай Евсюша,
Он очень хороший,
Учитель он в школе,
Приехал с Москвы.
Женою своею,
Вертихвосткою брошен,
Худой я о нём
Не слыхала молвы.
И вот —
Мать погладила круглое пузо,
На старость зачали
Мы с Гришей дитя.
Но тебе он, мой милый,
Не будет обузой,
Мы с Гришей живём,
Так легко, как шутя.
Он и одел меня
Видишь с иголки,
На ферму уже
Больше я не хожу.
В доме порядок,
И полные полки,
А сама я на почте
Связисткой служу.
Но в доме, ты знаешь,
Твоё свято место,
И с Гришей, я верю,
Поладите вы.
А там-то глядишь,
Приведёшь и невесту,
Хоть хочешь с посёлка,
Да хоть и с Москвы.
А там и своих
Заведёте вы деток,
Ведь дерево чахнет,
Без прочных ветвей»
«Ладно мама, вернусь я
Теперь уже летом,
А там и посмотрим» —
Ответил Евсей.
8
Судьба с нами играет,
Как с мышкою кошка,
И все наши пути,
Далеки от мечты.
И только лишь солнце
Засветит в окошко
И вновь в темноту
Погружаешься ты.
Евсею письмо
Передали из дома,
Он лучше бы писем таких
Не читал.
Почерк красивый,
Но совсем не знакомый,
А слова тяжелы,
Как холодный метал:
«Здравствуй Евсюша,
Тебе пишет Гриша,
Мамки твоей
Одинокий вновь муж.
Беда вот зависла
Над нашею крышей,
И нет моей Катеньки
Миленькой уж.
Она родила
Двух прекрасных близняшек,
А сама оклематься
Никак не смогла.
Два брата твоих,
Две кровиночки наши.
Такие у нас,
Дорогой мой, дела.
В Москву надо снова
Мне с детками ехать,
Там легче мне будет
Детей поднимать.
Здесь жить не могу,
Как тяжёлое эхо,
Твоя мне повсюду
Всё грезится мать.
Тебе посылаю
Я свой будущий адрес,
На случай, что нас, ты,
Захочешь найти.
Хотелось бы мне,
Что б всегда ты был в кадре,
В дальнейшем твоём
На свободе пути.»
Закончив читать,
Прислонился он к стенке,
И снова как в бочке
Когда-то давно,
Болью тяжёлой
Скрутило коленки,
И он на пол опустился,
Как-будто на дно.
Евсей не заплакал,
Но в глазах потемнело,
Было чувство такое,
Как-будто ослеп.
В письме снизу приписка,
Чёрным на белом,
Пацанов мы назвали
Афоня и Глеб.
9
Свобода пьянит,
Как хорошее пиво,
Когда у ларька
Кружек выпьешь штук пять.
И такой ты потом
И крутой и счастливый,
Когда будешь в кустах
Ты его отливать.
«И куда ты теперь,
Нам скажи Ихтиандр»-
Прощаясь спросили
Его кореша.
«Далеко не поеду,
С местной встречусь здесь бандой,
Ведь в карманах моих
Нету даже гроша.
А потом пробираться
Я буду в столицу,
У меня там два брата,
Афоня и Глеб,
Хочу свою жизнь
Там начать без милиции,
Надеюсь себе
Заработать на хлеб».
10
Москва.
Он сошёл на казанском вокзале.
Уже приблатнёный,
С пачкой денег в руках.
И тут же менты
Его вновь повязали,
А он уже в мыслях
Витал в облаках.
«Документы представьте,
И кто вы, откуда?
И с какой целью вы
Оказались в Москве?»
Да, напрасно Евсей
На свободе ждал чуда,
И напрасно роились
Мечты в голове.
Он достал из кармана
Помятую справку,
И с адресом в руки
Им подал листок.
Но это была у ментов
Лишь затравка,
Дальнейший процесс
Был довольно жесток.
11
Девяностые годы,
Вся Россия в опале.
И бандитов повсюду,
Как на Бобике блох.
Все и всех, как могли,
Обжимали, стращали.
И метод что б выжить
Любой был не плох.
Менты, те всегда
Были хуже бандитов,
А теперь наступила
Для них просто лафа.
Кто им в пику стоял,
Были тут же избиты,
И в законе для них
Находилась графа.
И все люди повсюду
Боялись друг друга,
Всегда неизвестно,
Кто осилит кого.
По стране пролетела
Безумия вьюга,
И, как грипп, заражала
Всех до одного.
Страной тогда правил,
Чуваш полупьяный.
Это Ельцин Борис
Президент чумовой.
Всё, что мог, развалил,
Продал всё окаянный,
Люд рабочий бродил
По дорогам с сумой.
И жиды на верхах,
На костях пировали,
Самый жирный кусок
Забирая себе.
За бесценок Россию
Они продавали,
Они были как черти,
В славянской судьбе.
И теперь миллиардами
Тоже ворочат,
Загребая богатств
Нарастающий вал.
Ведь и библия тоже
Об этом пророчит,
Что будут евреи
На земле править бал.
12
И Евсея менты
Потащили в участок,
Обнаружив в карманах
Пачку свежих банкнот.
Им удача такая
Приплывала не часто,
Но что б быстро всё сцапать
У них был цейтнот.
А там на участке
Они сели вальяжно,
И стали вопросы
Ему вновь задавать.
Почему он в Москву
Едет с этой бумажкой,
И где сумму такую
Мог он денег достать.
Евсей им ответил,
Заработал на зоне,
А справка единственный
Его документ.
«Подозрительной выглядишь,
Парень, персоной» —
Обуреваемый жадностью
Вымолвил мент.
Ты вот что,
Пойди посиди в обезьянник,
А мы тут проверим,
Пробьём пока всё.
А то ты подозрительный
И загадочный странник,
Может быть от бандита
Мы столицу спасём.»
Евсей им сказал:
«Может сделаем проще,
Возвращайте мне справку,
А деньги все вам.»
Мент ответил: «Разумно,
Что на нас ты не ропщешь,
Вот это понятно,
Мужские слова».
Уже вскоре Евсей,
Как ни в чём не бывало,
Шёл со штампом на справке,
От этих ментов.
Он был гол как сокол,
Но душа ликовала,
И он даже песню
Запеть был готов.
Он шёл по Арбатской
И свернул в переулок,
Там на встречную пару
Напала братва.
Голос девки под аркой
Плаксиво был гулок,
И Евсею казалось
Она была чуть жива.
А попутчик её
Им сказал: «Забирайте,
Она не моя
Я просто так провожал,
Только очки вы мои
Мне отдайте»,
И взяв окуляры
Он назад побежал.
Всех братков было трое,
И все были качками,
«Все наверно спортсмены» —
Подумал Евсей.
Но тем приятней мне будет
Махать кулаками»
И он грозно им крикнул,
Ораве той всей:
«Вы что это братцы
На девчёнку напали,
Может быть я смогу,
Гнев в сердцах утолить.»
«Поворачивай парень
Давай-ка сандали,
Пока ещё морда
У тебя не болит».
«Я только из зоны,
Ихтиандр, слыхали?»
«Да нам по херам,
Пусть хоть кит, хоть дельфин».
И тут же сказавшему,
Евсей двинул по харе,
И ногою другому
Под пах выкинул финт.
Первый сразу упал,
Головой на брусчатку,
От боли скрутился
Второй буквой г.
«Да вам то и можно
Приставать лишь к девчатам,»
И вновь боль по его
Пробежала ноге.
Когда он возбуждался,
Его ноги болели,
Это нервная травма,
С тех детских времён.
«Ну что голубки,
Может всё, полетели?»-
С невозмутимой улыбкой
Парней спросил он.
Девчёнка дрожа вся
Прижалась к Евсею,
Но третий достал
Из кармана брюк нож.
Но ногою Евсей,
Двинул борзому в шею,
И этот удар
Был настолько хорош,
Что тот рухнул сразу,
Хватаясь за глотку,
Нож выпал о камни
Ударясь звеня.
Евсей потянул
За собою молодку:
«Теперь вы, прошу вас,
Спасайте меня.
Я ведь здесь в первый раз
И я город не знаю,
А нам надо слинять,
Пока нету ментов,
Что по мне, так по ним,
Я не очень скучаю,
И к встрече я с ними
Сейчас не готов».
«Меня зовут Рита»,-
Вдруг сказала девчёнка,
«Но, а как мне прикажете
Вас величать?
Вы, я слышала, им
Говорили о чём-то,
Если вы не хотите,
Можно не отвечать».
Да ну нет почему?,
Моё имя простое,
Мне мамка моя
Дала имя Евсей,
Но нам здесь оставаться,
Прошу вас, не стоит,
Пока не собрались
Менты ещё все.»
Тогда Рита сказала:
«Пойдёмте скорее,
Вон там за углом
Мы поймаем такси»,
«А как мы поедем,
Меня деньги не греют?» —
Смущаясь Евсей
У девчёнки спросил.
«Да вы не волнуйтесь,
Всё с деньгами в порядке,
Уже на бегу,
Ему сказала она.
А вот и наша уже
Подоспела лошадка,
С вами вставим мы ноги
В её стремена.
Через двадцать минут,
Были дома у Риты,
Она одна проживала
На восьмом этаже.
А братков тех под аркой,
Евсеем побитых,
Там менты в воронок
Загружали уже.
12
Лет Рите исполнилось
Лишь восемнадцать,
А родители Риты,
Те жили в Литве,
Она месяц назад
Стала с парнем встречаться,
С тем который от страха
Её отдал братве.
Говорить было Рите
Противно об этом,
Что парень её
И подонок и трус.
И Евсей ей сказал:
«Не похоже всё это,
На нашу великую
Славную Русь»
«Да ведь он-то не русский» —
Ответила Рита:
«Он латвиец из Риги,
И учится здесь.
А корчил со мной
Он такого джигита,
Как-будто из стали
Был собран он весь.
Подлая, мерзкая всё же
Эта душёнка,
Неужели не стыдно
Ему самому.»
Распалялась всё больше,
Свирепея девчёнка:
«Я б его утопила,
Как Герасим Муму.»
А Евсей же глядел на неё
С изумленьем,
Она, как богиня,
Красива была.
«Пойду я для чая
Достану варенье,» —
Сказала девчёнка
И на кухню ушла.
Евсей теперь видел
Её буд-то впервые,
Фигура литая
И безумно стройна.
А глаза словно омуты
И роковые,
И чем-то на мамку
Так похожа она.
И в глазах у Евсея
Поплыли вновь кадры,
Той жизни далёкой,
Как-будто в кино.
Он там оказаться,
Наверно был рад бы,
Но там всё по другому,
Теперь уж давно.
Рита вернулась
Вновь с банкой варенья,
«Из крыжовника любите?»-
просила она.
Евсей так был рад ей,
За эти мгновенья,
Что вспомнилась детства
Его сторона.
«О себе расскажите»,
Спросила вдруг Рита,
Ведь совсем ничего
Я не знаю про вас.
И Евсей в руках с кружкой,
Чаем налитой,
Свой начал сначала
О жизни рассказ.
Рита слушала молча
И глаза округлялись,
То мгновенно они
Наполнялись слезой.
«Как же много вам бедному
В жизни досталось,
Вся ваша жизнь
Была жуткой грозой.
Вашу маму мне жалко,
Она вас любила,
И для вас её тоже
Нет на свете родней.
Вы с такою любовью
И душевною силой,
Всё так хорошо
Рассказали о ней.
Рита в кружки пустые
Налила ещё чаю.
«Может выпьем мы с вами
По стакану вина?
А то как-то скучно
Я вас привечаю,
Для рыцаря сердца,
Кем была спасена.»
И Евсей вдруг подумал,
Он был бы не против,
Для девушки этой
Стать близким родным.
Он чувствовал к ней
Голос крови и плоти,
Но она ли согласна,
Быть близкою с ним.
И вслух он сказал
В кружки чай доливая,
«Кипяточку добавлю,
А то в кружках остыл.
Коль вы Рита не против,
Я вам предлагаю,
Давайте уже
Перейдём мы на ты.»
«Но для этого выпить
Нам надо с начала»
И бутылку поставила
Рита вина.
«Она здесь с полгода
Уже простояла,
Я пить алкоголь
Не умею одна.»
А Евсей вдруг подумал:
«А тот прощелыга?
Рита буд-то бы мысли
Поймала его:
«А тот, бывший мой,
Он запоем лишь в книгах,
И спиртного совсем
Он не пьёт ничего.
В разговорах они
Засиделись за полночь.
Проникая друг в друга
Сердцем всем и душой.
И Рита спросила:
Тебе нужна моя помощь,
Ведь на улице ночь,
Но, а город чужой.
«Коль ты будешь не против
У тебя я останусь,
Но не только сейчас,
А совсем, навсегда»,
Сказал он осмелев
С ней вином остаканясь,
Взяв за руку Евсея,
Та ответила:»Да!»
13
У Евсея была
Это первая близость,
И первые чувства
И желанная страсть.
Быть с бабой за деньги,
Он считал это низость,
А Рита с любовью
Ему отдалась.
Нежно гладя её
Бархатистую кожу,
Он поочерёдно
Брал в губы соски.
А она была гибкой,
На удава похожей,
И ногами сжимала его
Как тиски.
Она тихо стонала,
От всех вожделений,
И в ритме одном
С ним входила в контакт.
Были сотни объятий,
Были сотни движений,
И казалось весь век
Половой длился акт.
А потом на подушках
Раскинувши руки,
Тяжело полной грудью,
Отдыхая дыша,
Они оба сердец своих
Слышали стуки,
И с душою Евсея
Риты слилась душа.
Они спали потом
Безмятежно и долго.
Приготовили завтрак.
Вдвоём на двоих.
И глаза их светились
Исполнением долга,
И навеки любовь
Поселилась меж них.
14
На диване устроившись
Вместе удобно,
Они вместе смотрели
Её фотоальбом.
Одно фото ему
Показалось подобным,
И он вспомнил в селе
Свой родительский дом.
Вот также когда-то
Они с мамкой листали,
В альбоме её
Ворох ветхих страниц.
И мать объясняла,
Кем были, кем стали,
Заснятые кем-то
Сотни родственных лиц.
На фото две женщины,
Но не молодые,
У них лица похожи
Как-будто одно.
И губы, и брови
И причёски седые,
И мать говорила
Они жили давно.
Одна была Анна
Это мамы прабабка,
Другая близняшка,
Аграфена, сестра.
В их роду всегда двойней
Случалась прибавка,
И были близняшками
Вся детвора.
Но на маме моей
Этот дар завершился,
И уже родилась
Моя мама одна.
И я вот один,
Мать сказала родился,
Значит есть у кого-то
Перед Богом вина.
А от этой другой,
Что зовут Агрофеной,
Ей совсем неизвестен
Продлившися род.
Да и сколько прошло уж
Теперь поколений,
И, кто знает, какой
От той ветви народ.
«Быть такого не может,»
Встрепенулась вдруг Рита,
«Ведь мы с мамой и есть
Агрофенина ветвь.
И у нас наши корни,
В роду не забыты,
Кому скажешь теперь ты,
Что в чудо не верь.
И в нашем роду,
Тоже были близняшки,
А мы с мамой рождались
Уже по одной.
И у Риты по телу
Побежали мурашки,
Так кому расскажи,
Посчитают дурной.
Это значит, что наши
Были близкими предки,
Но лишь по материнской
Одной стороны.
И у мамы твоей,
Вот близняшки вновь детки,
Значит гены те в нас
Ещё сохранены.
И значит на нас,
Должен круг сей замкнутся,
И родство потечёт
От обеих сторон.
И все те привилегии
Снова вернуться,
Для меня всё Евсюша,
Это буд-то бы сон.».
15
Побитых Евсеем
Привезли в отделение,
Один из которых
Совсем уж был плох.
Дежурный, что им
Оформлял заключение,
Буркнул конвойным:
«Хоть бы здесь не подох.
Но он этот дежурный
Смотрел словно в воду,
Такие видал он уже
Образцы,
И минут через двадцать
Лишённый свободы,
Захрипел, как с удушья,
И отдал концы.
И что тут началось.
Все забегали сразу.
Фоторобот Евсея,
Был в мгновенье готов,
И по всем отделеньям,
Помчались приказы,
Найти сколь не стоило б
Это трудов.
И менты, те, что встретились
С ним на вокзале,
Опознали в нём сразу
Того чувака,
У которого деньги
Безбожно отняли:
«Да сваляли мы, братец,
С тобой дурака.
Только надо молчать,
А иначе нам крышка.
Найдут и без нас,
Чай не камень в пруду.
Я ведь сразу подумал,
Денег много уж с лишком,
И с законом понятно,
Он не очень в ладу».
Свой портрет увидали
И Рита с Евсеем,
И Ритин сбежавший
От неё ухажёр.
И он сразу от мести
Желанной пьянея,
Ментам дал тот адрес,
Где мог быть этот вор.
Он понял, как был он
Жестоко унижен,
А бандиты они,
Из одной все сумы.
«О как я их всех,
Всей душой ненавижу,
Тварей все этих,
Что достойны тюрьмы».
16
Евсей сходил утром,
И сделал закладку,
По звонку свои люди
Дали денег и ствол.
И вернувшись вновь к Рите,
Сказал: «Всё в порядке,
Я надеюсь не станут,
Нам чинить произвол.
Но ты должна знать,
Коль не случится чуда,
Если всё же менты
Вдруг повяжут меня,
Ты должна будешь сразу
Уехать отсюда,
В своей памяти место
Закладки храня.»
И он ей рассказал,
Где ствол спрятал и деньги,
И сказал, пусть всё это
Лежит там пока.
И возьмёшь лишь тогда ты
И только лишь в день тот,
Когда снова встретишь
Своего паренька.
Эта сука не даст
Тебе, думаю, спуска,
Я чувствую подлость
Всегда за версту.
Не готов он на подвиг,
Латыш твой не русский,
Но тебе отомстить
Он лелеет мечту.
Что есть ещё хуже,
Чем стыд унижения,
А ты есть свидетель,
Его гада стыда.
И он даже согласен,
На уничтожение,
Но тебя не простит,
Ни за что, никогда.
И пусть ты для него,
Даже самая лучшая,
Пусть он будет желать,
С тобой чувственных встреч,
Но всегда будет ждать,
Он удачного случая,
Что б головку твою,
Скинуть с девичьих плеч.
17
Ночью в дверь постучали,
Рита крикнула: «Кто там?»,
«Откройте! Милиция!»-
Был услышен ответ.
И у Риты лицо,
Всё покрылось вдруг потом,
Она зашла в спальню
И включила в ней свет.
Евсей уже одевался:
«Открой иди двери,
И сама не волнуйся,
Всё равно уж теперь.
А то вдруг ещё дверь
Эти вышибут звери,
Кто потом будет ставить
Тебе новую дверь?»
Ментов было трое
И увидев погоны,
Улыбаясь Евсей
Сказал: «Строгий эскорт».
Капитан и майоры,
Буд-то беглый он с зоны,
И продолжил Евсей:
«Я польщён, да же горд».
Капитан крикнул: «Руки»
К нему приближаясь,
И браслеты сомкнулись,
Издав звонкий щелчок.
«Ладно подруга,
Я уйду не прощаясь»,-
Сказал Рите Евсей,
И целуя в плечо.
«Товарищ полковник,
Преступник доставлен»
Майор доложил,
Дверь открыв в кабинет.
«Не преступник майор,
Что ты прямо как Сталин»,
Ответил полковник:
«Обвинения нет.
Вам бы в годик тридцатый,
Вот с этою хваткой,
Вот тогда бы вам точно
Не знали цены,
Давай заводите» —
Он ухмыльнулся украдкой,
«Но, а сами идите
Вы мне не нужны».
С полковником с час,
Продолжалась беседа,
Евсей был откровенен,
И совестью чист.
Он полковнику всё,
Как там было поведал,
И в глазах его, правды
Светились лучи.
«Почему же не вызвали вы
Неотложку?»,
И этот придурок,
Может был бы спасён».
«Может быть мне ещё
И кормить его с ложки?
А если б мне пузо
Вспорол ножом он?»
«Ты ведь только что с зоны,
И в этом всё дело.
И положение знаешь
Ты лучше чем я,
Судимый и в драке
Есть мёртвое тело,
Тут как не крути,
Это снова статья.
По селектору вызвал
Полковник конвойных:
«Этого в камеру
И пока до утра».
Полковник же знал
Все бандитские войны,
Такая в стране
Наступила пора.
18
Он в камере встречен
Был братвою не плохо.
О нём уже местная
Вся знала братва.
А нет бы он дрался б
До последнего вздоха,
Ведь Евсей свои знал
И дела и права.
Через месяц был суд,
И влепили пятёрку.
Прав не прав, но седелец
И вся в этом вина.
Рита плакала долго,
На душе было горько,
Вот и снова она,
Беззащитна одна.
На другой день взяла
Рита в Ригу билеты,
Телеграмму отбила,
«Встречайте»- отцу.
На вопрос, что же дальше?,
У неё нет ответа,
Счастье только начавшись,
Повернуло к концу.
Дома жизнь потекла
И беспечно и тихо,
Отец был у Риты
Довольно богат.
И она не боялась
Здесь бандитского лиха,
Под отцовскою крышей
Для неё благодать.
Про Евсея родителям
Всё рассказала.
Что навеки безумно
В него влюблена.
И на тесте полоски
Им две показала,
Что ребёнка уж месяц
Ожидает она.
19
Евсей вновь по этапу,
Был доставлен на зону,
И опять потянулись
Унылые дни.
И на счастье теперь,
Не имел он резона,
Вряд ли с Ритою будут
Ещё вместе они.
В первый раз он влюбился,
И очень серьёзно,
Что-то кровное в них
Сочеталось в двоих.
И родство их родов,
Что понять невозможно,
Не бывает же ведь,
Совпадений таких.
Сиделось Евсею,
Даже очень нормально,
И претензий к нему
Не имела братва.
И тяжесть была
Только в смысле моральном,
Была Ритой забита
Его голова.
Однажды случайно
Он услышал беседу,
Притязавших на зоне
На роль пахана.
Они говорили,
Что не дальше как в среду,
Пахану, что был в зоне
Наступит хана.
Пахану уже было
За семьдесят где-то,
Он родился в тюрьме
И в ней хотел умереть.
Но, а те, что он слышал,
Беспредельщики эти,
В среду решились
Старика отыметь.
Но, а если пахан
Будет ими опущен,
То власть, переходит
Непосредственно к ним.
Только подлость Евсей,
Не любил всего пуще,
И к таким был подонкам,
Он не примирим.
Пахана он поставил
В тот же вечер в известность,
И ему он сказал:
«Я тебе помогу.
И пахан отвечал:
«Парень, знаю, ты честный,
Я за помощь твою
Не останусь в долгу.
Не первые эти,
Кто моё хочет место,
Беспредельщиков всюду,
Как клопов развелось.
И про этих шакалов,
Мне тоже известно,
Словно яд из их пасти,
Брызжет лютая злость.
Ты ребят собери
И надёжных и крепких,
И, Бог даст, мы их сами
Опустим в тот день.
И задницы их
Раздербанем на скрепки,
И трахать их будут
Все, кому лишь не лень».
Мужиков подыскал он
Человек где-то тридцать,
И каждому он,
Расписал его роль.
И все ждали когда,
Должно было случится,
И меж ими меж всеми
Был условлен пароль.
И вот день наступил
Беспределу возмездья,
И первым был схвачен,
Претендент на престол.
И старый пахан
Ему сам в морду съездил,
И в жопу его
Деревянный вбил кол.
Другие же видя,
Что они облажались,
Назад отступали
По над стенкой бочком.
Но всех изловили
И всех задержали,
И все расплатились
Своим то же очком.
И бунт был позорный,
Как пламя погашен,
И сделано было
Двадцать штук петухов.
Кто власть захотел
Из чужой выпить чаши,
Те пали позорно
От своих же грехов.
И Евсей с паханом
Стали близкими очень,
И пахан сам сказал:
Ты теперь мне, как сын,
И спокойнее стало
Евсею спать ночью,
И о своей видеть Рите
Красивые сны.
20
А у Риты живот
Принял форму арбуза,
И беременность тоже
Подходила к концу.
Очень Рите хотелось,
Подарить карапуза,
Незнавшему даже,
В заключеньи отцу.
Но всё абсолютно,
Всё было иначе,
И Рита ведь знала,
Что ребёнок чужой.
И по этому поводу
Часто девушка плачет,
Это их разделить
Может вечной межой.
До той ночи совместной
Её и Евсея,
У Риты задержка
Была десять дней.
Но полюбив,
Перед ним та робея,
Ничего же конечно
Не сказала о ней.
И потом она то же
Ничего не сказала,
Что бы счастье сберечь.
Та Решила молчать.
И что будет, то будет,
А что будет не знала,
Но готова за всё
И всегда отвечать.
Об одном только Рита
Бесконечно жалела,
Что подонку тому,
Подлецу латышу,
Так беспечно своё
Предоставила тело,
И родиться придётся
От него малышу.
Рита знала о том,
Что эту тайну не скроет,
Да такое скрывать,
Это хуже чем грех.
Но и жить без Евсея
Ей на свете не стоит.
И эту правду таила
Она ото всех.
Наконец родились,
Две близняшки девчёнки,
И ей бы от счастья,
Сойти бы с ума,
Но горькая мысль,
Всё терзала о чём-то,
А о чём та понять
Не могла и сама.
Девчат нарекли
Аграфеной и Анной,
Как два ангелочка,
Красивы они,
Но не стали они,
Её счастьем желанным,
И она про себя,
Всё считала лишь дни.
И только девчатам,
Исполнился месяц,
Рита бросила на руки их
Старикам.
Буд-то в сердце её,
Поселились вдруг бесы,
И хотелось ей волю
Дать своим кулакам.
Мать гадала что с ней,
Что та так не послушна,
Только Риту никак,
Не могла удержать,
И в сердцах обозвала,
Она дочку кукушкой,
И так звать её будут
Уже все продолжать.
21
Вот и снова Москва,
В своей Рита квартире,
И вновь вспомнились ей,
Те счастливые дни,
Ей казалось тогда,
Нет счастливей их в мире,
А теперь оказалось,
Так несчастны они.
Днём пошла по местам,
Где бродили с Евсеем,
Дошла до тех мест,
Где спасал он её,
И где всех раскидал,
Как котят он злодеев,
Несмотря, что один
Вдруг достал лезвиё.
И уже уходила,
И тут надо же Боже,
Идёт ей навстречу,
Её бывший латыш.
И у Риты мурашки
Побежали по коже,
А он улыбаясь
Сказал: «Здравствуй малыш.
И где же мы были,
Где скрывались так долго,
А я уже думал,
Не случилось ли что»,
Он буравил её
Взглядом цепким и колким,
Снять желая с неё
Вместе с кожей пальто.
«А ты что, волновался,
Предложил бы мне помощь?»
Рита спросила
С усмешкой в глазах:
«Или всё ты забыл,
Как сбежал ты, не помнишь?,
Отдавая подругу,
Нечестивцам, в слезах.
«Да нет, я всё помню,
Ответствовал Лукас»,
Это имя подонка
Того, латыша.
«А сама то ты лучше?,
Ты обычная шлюха,
Или думала ты,
Что ты так хороша?.
Или было бы лучше,
Что бы нас растерзали?
И тебя и меня,
Нас двоих на куски?
А с тебя что убудет?
Но разок отодрали б,
Крутые ведь нравятся
Вам мужики?»
Здесь в Москве по всем трассам,
Таких, как ты, кучи,
Принимают и больше
В одну ночь мужиков.
А с тем, с кем ушла ты,
Он что думаешь лучше?,
Так же взял, что хотел,
И был то же таков».
«Ошибаешься ты,
Грязный подлый подонок.
Он совсем непохож
На тебя дурака,
Сердцем он чист
И душой как ребёнок,
Но любого сильней
Духом он мужика.
Иди прочь от меня,
Я тебя не навижу,
И не стой у меня
Никогда на пути,
А то вдруг я тебя
Ненароком обижу,
Ведь смогу не сдержаться,
Ты меня уж прости.»
Рита высказав всё,
Повернула обратно,
Ей вдогонку неслись
Сквернословья слова,
Пока она шла,
Продолжал всё орать он:
«Не долго ты сука,
Теперь будешь жива».
И потом уже Рита,
Не шла, а бежала,
От негодованья
Её всю трясло.
Показала гадюка,
Ядовитое жало,
Как с подонком таким
Её время свело?
Как могла она с ним,
Находиться в постели,
И как она дура,
От него родила.
Ей казалось в грязи
И душа вся и тело,
И она б коль могла,
Даже кожу сняла.
Никогда ни за что,
Не отмыться от мрази,
Дома выпила Рита
Водки целый стакан.
А была же когда-то
С этой тварью в экстазе,
Но ни что,
Попадётся и он на кукан.
Рано утром же ей
Хоть с больной головою,
Пришла мысль о том,
Что она не аскет.
И под тополем в парке
Под зелёной травою
Откопала она,
В целлофане пакет.
Она убедилась,
Что вокруг всё в порядке,
И потом твёрдым шагом,
Парк покинула сей,
Здесь, как раз, лежала
Для неё та закладка,
Что благоразумно
Приготовил Евсей.
Дома Рита потом
Тот пакет развернула,
И увидела в масле
Ещё пистолет.
И две пачки валюты,
Но на них лишь взглянула,
Интереса к деньгам,
У неё пока нет.
Этой ночью она
Даже глаз не сомкнула,
Утром в дверь позвонили,
Она крикнула: «Кто?
И наставила в дверь,
Заряжённое дуло,
Она знала, что он,
На процентов все сто.
«Вам телеграмма,
Расписаться бы надо» —
Женский голос ответил
На короткий вопрос.
Кто бы мог ей послать,
Иль с детями нет сладу?
Ведь мамка терпеть
Не могла детских слёз.
«Да иду, открываю»-
Снова крикнула Рита,
И в карман на халате,
Спешно сунула ствол.
И лишь дверь приоткрыв,
Она враз была сбита,
И в дверь Лукас вломился,
Как взбесившийся вол.
А за ним залетела,
Вся в помаде деваха,
И дверь та закрыла
На ключ изнутри.
Лукас снова ударил
В лицо Риту с размаха,
И крикнул девахе:
«Ты пройдись, посмотри.
Может быть там ещё,
Кто-то прячется дома,
А я эту суку
Потащу на кровать.
Я хочу с ней ещё
Испытать раз истому,
А потом её будем
Мы с тобой убивать»
За подмышки он Риту
Потащил прямо в спальню,
И, подняв легко, бросил
Он её на постель.
Халат распахнулся,
И он взгляд бросил сальный,
Хотел снять ей трусы,
Но уже не успел.
К Рите, к счастью, уже
Возвращалось сознанье,
Она сунула руку
В халата карман.
И спустила крючок,
Наугад без вниманья,
И на время опять
Погрузилась в туман.
Это длилось не долго,
Может меньше минуты,
Рита снова открыла
Через силу глаза.
На ней Лукас лежал
Не раздетый, обутый,
С его лба на лицо
Кровь текла как слеза.
Она поднялась,
На пол сбросила тело,
И деваха в тот миг,
Ворвалась в спальни дверь,
И её Рита также
Тут же шлёпнула смело,
В ней уже просыпался,
Необузданный зверь.
Она пошла в кухню,
И взяла там топорик,
И вернувшись вновь в спальню,
Стала трупы рубить,
И лица убитых,
Не узнать было вскоре,
Рита тоже хотела
Эти лица забыть.
И потом набрала,
Сразу номер ментовки.
И поднявшему трубку,
Та Дала весь расклад.
И менты к ней примчались,
Враз с собачьей сноровкой,
И их чуть не стошнило,
Сей увидевши ад.
И вот уже через час,
Без слёз и рыданий,
Она находилась,
В Таганском Сизо.
Лишена всех звонков,
Передач и свиданий,
И за ней наблюдали,
Конвоиры в глазок.
А потом проводили,
С ней психо-анализ,
Отклонений по норме
У неё не нашли.
На допросах на разных
Понять всё старались,
Как её до расправы
Такой довели.
Усугубило дело
Не только жестокость,
Но и т,о что был в доме её
Пистолет.
Прокурор моложавый
Выдерживал стойкость,
Для неё запросил
Восемнадцать он лет.
Там в камере с Ритой
То же были девчата,
И матери адрес
Им Рита дала:
«У неё дома там
Есть мои кукушата»,
Два месяца только
Как я их родила.
Моя мамка меня
Обозвала кукушкой,
А теперь так и есть
Восемнадцать аж лет.
Вернусь из тюрьмы
Уже буду старушкой,
Ведь в тюрьме быстро вянет,
И здоровье и цвет.
И ещё ей скажите,
Я ни чуть не жалею,
Теперь только жалко,
Мне лишь одного,
Что я потеряла
Дорогого Евсея,
Но я и до смерти
Буду помнить его.
И если вы это
Ей всё сообщите,
Она вас не обидет
И денег вам даст.
А за то, что прошу вас,
На меня не ропщите,
За доброе дело,
Господь вам воздаст.»
Через месяц был суд,
Рите дали семнадцать,
Судья вроде сжалился,
И скинул годок.
Рите в камере мрачной,
Сны тяжёлые снятся,
Ей сейчас бы свободы,
Хотя бы глоток.
Только это её,
Ожидает не скоро,
Впереди не известный,
И безрадостный путь.
Есть мечта у неё,
Что б в глаза без укора,
Евсею ещё бы,
Хоть разочек взглянуть.
Вскоре Рита Этапом
Ушла на Хабаровск,
В местах тех далёких,
Повсюду тайга.
Куда б ни за что,
Не поехал и даром,
Не послал бы туда,
Своего и врага.
22
В Риге в дом, рано утром,
Где Ритины дети,
Зазвонил беспрерывно
С дверной кнопки звонок.
«Не могу я понять,
Что ж за люди то эти»,
Мать ворчала ища,
Тапки спавшие с ног.
«Да иду я, иду,
Вы разбудите внучек,
Ну надо ж как срочно», —
Ворчала она.
Гостей бы таких,
Не послал Господь лучше,
Таких посылает,
Только лишь Сатана.
Мать Риты — Агнесса,
Чуть дверь приоткрыла:
«Что трезвоните черти,
Ни свет ни заря»,
От предчувствия сердце,
Что-то сразу заныло,
И заныло, как видно,
Её сердце не зря.
Она в дверь впустила,
Две вольготных девахи,
«Что случилось то люди,
Что трезвоните так?»
«Принесли мы вам новость,
На серебряном блюде,
Но сначала с вас деньги,
Неси мать четвертак.»
Жалко, что дома,
Сейчас нету мужа,
Мысли промчались,
У Агнессы в мозгу:
«Если деньги платить,
Тогда муж мой мне нужен,
Без него я подруги,
Никак не могу»
«А где он сейчас то
Этот ваш благоверный?»,
«Потап то?,
Да будет часам к десяти.»
«Ну мать это скверно,
Очень плохо и скверно».
И девахи уже
Собирались уйти.
«Подождите девчата,
Угощу я вас чаем,
А сама я Потапу то,
И позвоню».
Вот альбомы смотрите,
Что бы вы не скучали,
Здесь семи поколений
Храним мы родню».
Агнесса вернулась:
«Он сказал, сейчас будет,
Давайте чайку вам,
Я ещё подолью.
На меня не сердитесь,
Уж добрые люди,
О дочке своей,
Я лишь Бога молю,
Наверное с ней что?,
Так сердце вот ноет,
Одна у нас дочка,
Да внучки вот две».
«Волноваться так сильно
Мамаша не стоит,
У дочки у вашей
Есть ум в голове».
Пока суть да дело,
Вот их встреча с Потапом,
Он сказал: «Говорите,
Вам денег я дам»-
«Но раз так, значит так,
И дело всё в шляпе,
Передать вашей, дочкой,
Нам велено, вам.
Мы вместе сидели,
На одних с нею нарах,
Дочке вашей семнадцать
Отмерили лет.
Она замочила,
Отмороженных пару,
И с нами вот вам
Посылает привет.
Сказала, она,
Что вам с зоны напишет,
И что б вы её
Берегли кукушат.
Она для Евсея,
Живёт лишь и дышит,
И ему отдана
Вашей дочки душа».
И мать слушая всё это,
Запричитала,
А отец рукой левой
Схватился за грудь:
«Вот она мать,
Наша гибель настала,
Теперь лишь в могилу
Один только путь».
Но он не заплакал,
Вынес девушкам деньги,
«Но не дай Бог коль нас.
Вы взялись надурить.
За борт помните как,
Княжну выбросил Стенька?,
Вот такое и с вами
Я могу сотворить.»
«Ты нас батя прости,
Но мы книг не читаем,
И на лодках не ходим
Мы попадя с кем,
И правда вся наша,
Что ни есть, как святая,
И подумайте сами,
Нам врать то зачем?»
23
Григорий в Москве,
Снова начал свой бизнес,
Малышам Гувернантку
Он сам подобрал.
Как приходит домой,
На нём оба те виснут,
И с папкой готовы
Устроить аврал.
Он их закалял
И растил как спартанцев,
В пацанятах своих,
Он не чаял души.
С Мальства обучал их,
Манерам и танцам,
Они развиты были
И во всём хороши.
В селе том далёком,
Он уже больше не был,
Там остался стоять
Заколоченный дом.
Его Катерина
Улетела на небо,
А что ему делать
В этом доме пустом.
А тут у него,
Как ни как производство,
Агрегатов штук двадцать,
Производят кирпич,
Заказов есть много,
Лишь нужно проворство,
Все орут: «Выручай нас
Григорий Ильич.»
«Нам ещё бы с тыщонку,
«А нам хоть штук двести»,
Люди строят на дачах,
Большие дома.
У правительства к людям
Хорошие вести.
Да и жизнь у людей,
Стала лучше сама.
От Евсея ответа,
Он ни встреч не дождался,
Думал сердце его.
Прикипит к малышам,
И теперь не известно,
Где опять затерялся,
Так хотелось бы с ним
Поболтать по душам.
И в работе бы он,
Был хорошим подспорьем,
Вместе легче бы было,
Пацанов поднимать.
Ах если б не это,
Ни тяжёлое горе,
Была б если жива,
Его бедная мать.
А к ней, точно он знает,
В тот же день бы примчался,
Как за ним бы закрылись.
Лишь ворота тюрьмы.
Почему не приехал?,
Почему отмолчался?,
Или вновь он попал,
Под влияние тьмы.
24
А Евсей то же думал,
И о Грише и детях,
Как же жить на земле,
Нам без родственных душ.
Кто теперь он опять,
Потерявшись на свете,
Где не сын и не брат он
И где даже не муж.
Он опять только зэк,
Он опять Ихтиандр,
И как целая жизнь,
Пять тюремных годов.
И вставать и ложится,
Надо лишь по команде,
И судьбой данный путь,
Вновь пройти он готов.
От тюрьмы и сумы,
Зарекаться не надо,
Жизнь порой так скользка,
Как подтаявший лёд.
Очень многим пришлось,
Подскользнутся и падать,
Ударяя не тело,
А душевную плоть.
По законам земным,
В чём-то все виноваты,
В том, что ты не в тюрьме,
Нет заслуги твоей.
Ах, вот если б тогда бы
Не жид тот пархатый,
И теперь бы в тюрьме
Не сидел бы Евсей.
В невзгодах тюрьмы,
Евсей сам был не промах,
Но хорошим подспорьем,
Ему был и пахан.
И частенько они,
В пахановских хоромах,
За свободу свою
Поднимали стакан.
И Евсей был всегда
Только в авторитете,
И старался, как мог,
Справедливость блюсти,
В тюрьме много таких,
Что почти ещё дети,
Надо их поддержать,
Что б не сбились с пути.
С тюрьмы редко приходят,
Хорошие люди,
Эта школа куёт
Уголовный состав.
Да же кто на свободе
Уже жить потом будет,
Никогда средь других
Не окажется прав.
Советские тюрьмы,
Все они хуже ада,
И кто служит в тех тюрьмах,
Они хуже чертей.
И на всё ты пойдёшь,
Если выстоять надо.
Если жизнь твоя,
На кону, на черте.
Но труднее всего,
Не сломаться там что бы,
Человеком остаться,
Там намного сложней,
Когда ты живёшь
С чуждой тварью бок, о бок,
Подражать начинаешь,
Не вольно ты ей.
25
Как девахи ушли,
Дверь Агнесса закрыла,
А Потап пошёл, лёг,
У себя на кровать.
Он слышал от туда,
Как супруга завыла,
Сколько будем теперь мы,
Ещё горевать.
И Потапу опять,
Вдруг совсем стало плохо,
И супругу к себе,
Он хотел подозвать,
Он хотел сделать вздох,
Но уж не было вздоха,
И под умершим телом,
Заскрипела кровать.
Хоронить собрались,
Сослуживцы Потапа,
Ведь Потап очень крупною
Фирмой владел,
На поминках накрыли
Столы в два этапа,
Было много всех тех,
Кто проститься хотел.
Управлял пока фирмой,
Заместитель Потапа,
Но он в возрасте был,
И к то му ж не здоров.
Документов к Агнессе
Принёс несколько папок,
«Убери их по дальше»
Он сказал: «От воров».
«У кого документы,
Тот и фирмой владеет,
Ты Агнессушка спрячь их
Что б сама не нашла,
Сейчас много таких,
Кто об этом радеет,
Как наши себе
Все присвоить дела.
Хозяина нет,
Скорпионы все в банке,
Теперь всё и начнётся,
Из них кто кого.
Я там в сейфе оставил,
Но одни лишь обманки,
Так кто бы там не был,
Не найдут ни чего»
И в дом не пускай,
Кого попадя тоже,
Охрану поставь,
Я сегодня пошлю,
Кто сам бережётся,
Бережёт того Боже,
А я сам порядок
В каждом деле люблю».
Агнесса сказала:
«Хорошо Лев Адамыч»
Ты сам уж теперь,
Постарайся, рули,
И меня не забудь хоть,
Снабжать то деньгами,
Вот российские кончились
В доме рубли».
26
Рите в мрачном бараке
Указали на шконку,
Твоё место Кукушка,
Ложись привыкай.
Она под подушку
Положила иконку:
«Меня охранять
Она будет пускай».
«Но, а завтра с утра,
Как и все на работу,
Как ты поняла,
Здесь у нас не курорт.
Так же нету и танцев у нас
По субботам,
Драться тоже нельзя,
Запрещён и террор.
Ответь тебе ясно?»
«Да, всё ясно начальник».
Конвоирша ушла,
Громко хлопнула дверь.
«Девчата к столу,
Закипел уже чайник,
Пока вновь не пришёл к нам,
Какой-нибудь зверь.
Ты, Кукушка, айда,
Посиди вместе с нами,
Кликуха чумная,
Тебе дал кто её».
«Она мне досталась
В наследство от мамы».
«А имя родное,
Нам скажи как твоё.»
«А вот имя родное моё,
Будет Рита,
И хочу что б вы стали,
Меня так называть».
«Ну да ладно айда,
Чай уже вон налитый,
Ты успеешь ещё
Прижалеть и кровать».
«А ночью то знаешь,
Как же сладко здесь спится?
Ей вот всю и расскажешь,
Дневную печаль,
А сон коль хороший,
Тебе вдруг приснится,
То ты нам расскажи,
Если только не жаль».
«Вот и всё, я в тюрьме» —
Часто думала Рита,
«А ещё лишь недавно,
Квартира, любовь.
А могла бы поганцем
Быть этим убита,
И моя бы могла бы,
Пролиться там кровь.
Хорошо, что Евсей,
Так всё ловко придумал,
А иначе б мне точно,
Наступила хана».
И с лица вдруг сходил,
Её облик угрюмый,
И от мысли такой,
Улыбалась она:
«Дорогой мой, родной мой,
Желанный Евсюша!
По тебе я скучаю,
Желаю тебя.
Продала б я и чёрту,
Свою грешную душу,
Мне бы только с тобой быть,
Тебя лишь любя».
27
Вот Евсей наконец-то,
Нашёл всё же время,
И всем людям родным,
Сел он письма писать,
Сперва начал он с Гриши,
Там Евсеево племя,
Что с волею Божьей
Продолжила мать.
Отцом, вы простите,
Называть вас не стану,
Но братьев и вас,
Буду сердцем любить.
Посидеть тоже сможем,
Мы всегда за стаканом,
И как старшему вам,
Я не буду грубить.
Если надо за вас,
Я пойду и на дыбу,
До конца моих дней,
Вы теперь мне семья,
И ещё за братишек,
Вам большое спасибо,
На земле этой грешной,
Не один теперь я.
То, что к вам не зашёл
Прошу очень прощенья,
И теперь не могу,
Я опять в заперти,
И пишу вот письмо,
Захотелось общенья,
Что б хоть в ком-нибудь мне,
Состраданье найти.
На конверте я вам,
Посылаю свой адрес,
Если нужным сочтёте,
Напишите ответ.
Для меня это будет
Огромная радость,
Кроме вас близких мне,
Никого уже нет».
А второе письмо,
Написал он для Риты.
На адрес латвийский,
Где должна быть она.
«Здравствуй»- пишет Евсей,
Я вот снова закрытый.
Как ты там без меня,
Моя чуть не жена?
Как здоровье родителей,
Что нового дома?,
Занимаешься чем
И скучаешь ли ты?
Очень жаль, что я с ними
Совсем не знакомый,
За то ты для меня
Предел всякой мечты.»
Не уже ли с тобой,
Мы не встретимся больше?,
Неужели навек,
Нас судьба развела?
Мне от мысли такой,
Всё становится горше,
До ушей натянула
Мне судьба удила.
Видно господу я,
Стал совсем неугоден,
Да кому я и нужен,
С детских лет уркаган.
И судьба не отпустит
С рук суровых поводья,
Может просто к виску,
Мне подставить наган?.
Что бы я никогда,
Никому не был горем,
Но если ты скажешь,
Что любишь меня,
То тогда я смогу
И судьбу переспорить,
И выйду живым,
Сквозь горнила огня.
И адрес свой то же,
В письме выслал Рите,
Письма тут же отправил,
И ответов стал ждать.
Ведь Евсей же не знал,
Всех прошедших событий,
Да такого бы лучше
Ему и не знать.
27
Если б знали мужчины,
Сколько в женских головках,
Тайных мыслей о страсти,
И безумной любви,
То рассказывать им
Это было б не ловко,
Сердце просто б мужское,
Захлебнулось в крови.
Пол мужской вроде сильный,
Но, а женский сильнее,
И за женским мужской,
Тонкой нитью ползёт.
И от чар он от женских,
Как от водки пьянеет,
И совсем он дурак,
Если вдруг повезёт.
На земле средь людей
Много грязных пороков,
Время их выгребает
Из закромов тьмы.
Если баба к мужчине
Прижимается боком,
Это в рамках устоев,
Что придумали мы.
Но, а если вдруг баба,
Прижимается к бабе,
Или если мужик
Трётся так с мужиком,
Отвергаем мы всё,
Нет, понять бы, хотя бы,
Но нам хочется в морду,
Врезать им кулаком.
Что бы нам их понять,
Надо быть нам в их шкуре,
Коль представителей много,
Двух разных полов.
То как объяснить нам,
Какой-нибудь дуре,
Что б не баб та любила
А лишь мужиков.
И ещё интересно,
Мужикам как не стыдно,
Друг у друга в чужом
Ковыряться дерьме.
Но мы же не знаем,
Нам не слышно, не видно,
Что у особей этих
Двоих на уме.
Но, а вдруг там любовь,
А в ней нет извращенья,
Камасутра об этом
Прямо нам говорит.
И даст ли Господь
Этим людям прощенье?,
Или снова Гомору
И Содом повторит?
Всегда были в тюрьмах
Два эти порока.
Но в тюрьмах меж пар этих
Нету любви.
Там только насилье,
Там только жестокость,
И зверские чувства
Утопают в крови.
Лишают в тюрьмах российских,
Не только свободы,
Там царствует всюду
И всегда беспредел.
Что есть как подспорье,
Всем порокам в угоду,
Там личностей нет,
Там количество тел.
Не важно мужской это пол
Или женский,
И возраст не важен
И бремя заслуг.
Никогда там не станешь,
Смиренно блаженным,
И за хлебную пайку,
Там продать может друг.
И к Рите однажды
Подкатила толстушка,
Держала в бараке
Она всех в кулаке.
«Ты очень красива»,
Говорит та: «Кукушка,
Может вместе приляжем
Где-нибудь в уголке?».
Рите было с начала,
Не в домёк это даже.
И спросила она:
«А зачем это мне?»
«Я потом расскажу,
Когда вместе мы ляжем,
Где любишь ты, с краю
Или лучше к стене?»
«Да нигде не хочу я,
Ни к стенке, ни с краю,
Ишь что удумала,
А ну на хер пошла!»
«А я вот в любви
По тебе вся сгораю,
Ведь так и сгорю я,
Пожалуй до тла».
-Засмеялась толстушка,
По имени Зоя:
«Не хочешь ложиться,
Мы можем и так,
Об друг друга потрёмся,
Прямо здесь с тобой стоя,
Я ласкаться умею,
Я в этом мастак».
Зоя к ней приставала,
Всё чаще и чаще,
Рита всё отбивалась,
Как только могла,
Ведь она не была,
Такой шлюхой пропащей,
Что б творить неугодные
Богу дела.
Рите было тоскливо,
И от жизни противно,
И предкам письмо
Написала она.
Но в неведеньи Рита,
Находилась наивном,
Хотя в том, что случилось,
Это Риты вина.
«Дорогие, родные,
Мои папа и мама,
Аграфена и Анна —
Дочурки мои,
Оказалась я дурой,
Никчёмной упрямой,
А жизнь столько препятствий,
Пред ногами таит.
Вы простите меня,
Если сможете только,
Я попала в тюрьму,
На семнадцать аж лет.
Постараюсь держаться,
По возможности стойко.
Хоть мне вас повидать,
Здесь возможности нет.
Берегите себя,
Берегите детишек,
Я вернусь к вам опять,
Лишь закончится срок.
Просто чувств захотелось,
Мне сегодня излишек,
Вложить в эту пару,
Для вас лаковых строк.
От вас дожидаться,
Теперь буду ответа,
Как так долго молчала,
Я сама не пойму.
И не было ль вам,
От Евсея привета,
Если был, то мой адрес
Вы пошлите ему.
На этом пока,
Буду ставить я точку,
Я вас просто безумно,
Родные, люблю.
Простите меня,
Вашу глупую дочку,
Я о вас каждый день
Теперь Бога молю».
28
Наконец то письмо
Всё ж пришло от Евсея,
Но Григорий Ильич
Что-то вдруг загрустил.
Ему тем письмом,
Все мечты он развеял,
И как шелуху
Их по ветру пустил:
«Пять лет, это ж надо,
Не две чай недели,
Ведь надежда была,
На его пару рук.
Я и так управляюсь
Один еле-еле,
Вот так подсобил ты,
Любезный мой друг».
Письмо так же пришло
И к родителям Риты.
И Агнесса читая
Слезила глаза:
«Если б знал ты Евсюша,
Что мечты все разбиты,
И какая на нас
Навалилась гроза.
В своём доме Григорий,
А там в Риге Агнесса,
Принимая всё к сердцу,
Были рады письму.
И хоть все понимали,
И бранили балбеса,
Но признательны были
Всё же очень ему.
Всё равно он для них,
Оставался надеждой,
И связующим станет
Между ними звеном.
Не по воле своей,
Евсей был невеждой,
Так думали двое,
И суть об одном.
Никогда ни за что,
Не кляни человека,
Может вместе придётся,
Шагать один путь.
Мы не знаем дорог
Приготовленных веком,
Где по воле судьбы
Мы должны повернуть.
Через долгие годы,
Встречаются люди,
Да же те, о которых
Ты и думать забыл.
И трапезу делят,
На всех в одном блюде,
Вот это и есть
Повороты судьбы.
29
Неожиданно быстро,
Ответ был от Риты,
Верней от Агнессы,
И писала она:
«Дорогой наш Евсей,
Рита тоже закрыта,
Хоть я толком не знаю,
В чём девчёнки вина.
Ей влепили надолго,
Не всю чуть катушку,
И даже проститься,
Мы с ней не могли,
И оставила деток,
С нами мама кукушка,
И кукует от нас,
Теперь где-то в дали.
Может вам там Евсюша,
О том не известно,
Но у вас две близняшки,
Милых доченек две.
Вот так, милый друг,
Начинается песня,
А слова этой песни,
Все сидят в голове.
Рита Вас любит,
И она вас не бросит,
Вы её смысл жизни,
Так сказала она,
И память о вас,
В сердце Ритушка носит,
И её перед вами
Угнетает вина.
Я в этом письме,
Адрес вам посылаю,
Недавно от Риты,
Письмо нам пришло.
Напишите вы ей,
Мой родной, умоляю,
Может быть и у Риты,
Станет в сердце тепло.
Хотя, думаю вряд ли,
У нас горе большое,
Ритин папа скончался,
Был сильный инфаркт.
Он за Риту страдал,
Всей своею душою,
И причина вся в этом,
Достовернейший факт».
Когда он прочитал
То глазам всё не верил
«То, что Рита в тюрьме,
Это можно понять,
Но какой можно взвесить
Это чувственной мерой,
Теперь сам я отец,
А Ритулюшка мать.»
Потом получил он
Письмо и от Гриши,
Тот пишет, что ждали,
И всегда будут ждать.
И лелеют мечту,
Под одной с ним жить крышей,
И что будет в их доме
Всегда благодать.
Гриша просит его,
Что бы он не терялся,
Афанасий и Глеб,
Видеть брата хотят,
Как вернётся что б с ними
Жить он остался,
И годы в тюрьме,
Пусть быстрей пролетят.
30
Не оставила Зоя
К бедной Рите затеи,
И грозила побить,
Коль согласья не даст.
И у Риты от страха,
То мороз, то потеет,
Женский крепко насел
На неё педераст.
Ей Рита сказала:
«Хоть убей, но не буду,
Я такого представить,
Себе не могу.
Это ж хуже любого
Извращённого блуда,
Может я тебе чем-то
Другим помогу?»
«Нет, я хочу,
Что б со мною спала ты,
Что б ласкала меня,
А я буду тебя,
Для тебя всё устрою,
Будешь жить, как по блату,
И мы с тобой будем.
Жить друг друга любя.
У тебя срок большой,
И мой тоже не меньше,
Мужиков, как ты знаешь,
Нам здесь не найти.
И одна лишь любовь,
Любовь между женщин,
На нашем тюремном
И долгом пути.
Так что ты не артачься,
С этим жить веселее,
Надо только начать
И войдёшь ты во вкус.
Будь в любви по активней,
Будь в любви по смелее,
От тебя ни за что я
Ввек не отрекусь».
Но Рита согласья,
Всё равно не давала,
Собрала тогда Зоя
Покрепче девчат
И накинув на Риту,
Как мешок, одеяло,
Табуретками стали,
По Рите стучать.
С каждым днём становилось,
Всё хуже и хуже,
И защиты ей тоже,
Не приходится ждать.
И она согласилась,
Для Зои быть мужем,
И когда та хочет,
Её станет ласкать.
И вот первые муки,
И первая близость,
Толстушка разделась,
На кровать прилегла:
«Ты влагалище мне,
Языком вот полижешь,
И потом мы другие
Продолжим дела.
Ну давай же Кукушка,
Я прошу тебя Рита,
Прикоснись хоть губами,
Ты ко мне на конец.»
И Рита нагнулась,
И в рот взяла Зоин клитор,
И рванула зубами,
Как рвут волки овец.
Сильно брызнула кровь,
Зоя страшно орала,
Открывая от боли,
Накрашенный рот.
И воздуху больше
Набрав в лёгких сначала
Рита сплюнула в рот ей.
Кровавую плоть.
«Но теперь ты довольна»,
Была в бешенстве Рита:
«Прикоснётся хоть кто,
Я вас всех загрызу»,
Но никто не посмел,
Все уже были сыты,
Ощутив в этой девке
Для себя всех грозу.
Прибежала охрана
И Риту скрутили,
И сразу в карцер её
Утащили они,
Там долго потом,
И дубинками били,
Превратилась у Риты
Жизнь в кошмарные дни.
31
В мире много событий,
И время их пожирает,
И в повести нашей
Всё съедают года.
И сами себе,
Мы судьбу выбираем,
Как русло своё
В каждой речке вода.
Кто живёт по нужде,
Кто живёт по призванью,
Кто живёт просто так,
Потому, что живёт,
Есть люди с рожденья,
Становятся дрянью,
Есть пропавших совсем,
Возрождение ждёт.
А у наших героев,
Всего понемногу,
Но верится мне,
Что сердца их чисты.
Им осилить свою,
Надо с честью дорогу,
Пусть исполнятся все
Их земные мечты.
32
Когда все обменялись,
Уже адресами,
Меж героев событий
Переписка пошла.
И к лучшему люди,
Уже двигались сами,
И полезные Богу
Совершали дела.
Евсей, как у знал,
Что Риты всё плохо,
Пахану он покоя
Уже не давал:
«Обещал ты помочь,
Я тебе ведь не шоха,
У любимой моей
Там на зоне аврал.
Я же знаю что можешь
Ты замолвить словечко,
С твоей высоты,
Что с обрыва плевок.
Ты ж повсюду имеешь
Своего человечка,
Ты спасенья один
У меня островок.»
А до этого Рита
Ему написала,
Что столь лет не протянет,
В суровой узде.
Подлечившись толстуха,
Ей жить не давала,
И гнобила где можно,
Всегда и везде.
Рассказала Евсею,
За что и как села,
Коль не сможет он ждать,
То претензий мол нет.
По другому она,
Поступить не умела,
И ради их счастья,
Ей не жалко всех лет.
Когда она выйдет,
Тридцать пять ей лишь будет,
И не поздно ещё
Будет жизнь начать.
И позднее ещё
Исправляют всё люди.
Надо только лишь верить,
Любить и прощать.
33
Пахан всё ж замолвил
За Риту словечко,
По каналам блатным
Это слово дошло,
В женскую зону,
К его человечку,
Что б от Риты убрали.
Там всякое зло.
Что бы дали ей там
Во всём послабуху,
Выделяли побольше,
Что б хороших харчей.
Что бы дряхлой она,
Там не стала старухой.
И не утратила ясность,
Своих милых очей.
И об этом пахан,
Рассказал всё Евсею,
И что его он представил,
Как своё мол лицо.
«Я» — говорит:
«Долго жить не сумею,
И ты потом сам
Должен быть молодцом.
Постепенно тебе,
Передам я все связи,
Ты я вижу сынок,
Сам достоин верхов.
Но сам ты смотри
Или быть тебе князем,
Или низко упасть
На шесток петухов.
Ты ведь знаешь как здесь,
Это быстро и просто,
Если даже меня,
Вот взялись опустить.
И горло любое,
То же нож режет острый,
И повод найдётся,
Что бы воду мутить.
34
Время дальше бежало,
Ведь его не привяжешь,
Как козу на аркане,
На просторном лугу.
И солнце то встанет,
Посветит и ляжет,
Описав от восхода,
До заката дугу.
Однажды Евсей,
От Агнесы, от тёщи,
Получил вдруг тревожное
Очень письмо:
«Я не знаю как жить,
Уже нет больше мочи,
И в могилу уже,
Хоть ложится самой.
Два раза уже,
Проникали к нам в хату,
От фирмы пытались
Документы стащить.
Есть тут один
Недоделок пархатый,
Не мог бы Евсюша,
Ты его пристрашить».
По почте тюремной
Евсей дал отмашку,
Навести там порядок,
И всем дать от пор.
Много слать приходилось,
Всюду всяких бумажек,
Он был наверху,
Молодой этот вор.
Хотя он не чурался,
И общением с мразью,
Но подлость всегда,
Он давил на корню.
Он уже поднимался,
На уровень князя,
И терпеть он не мог,
Под ногами возню.
Тут же следом письмо,
Написал он и Грише:
«Помогите, прошу вас,
Григорий Ильич.
Семью мою к вам,
Заберите под крышу,
Друзьям своим кинул
Уже я там клич.
Возглавить бы надо,
И Фирму Агнессы,
И офис её
Переправить в москву.
Я думаю в ваших
Это всё интересах,
Потому лишь я вас
В это дело зову.
По просьбе Евсея
Гриша съездил к Агнессе,
Братки там уже,
Разрулили дела,
Познакомились быстро,
Без стеснений, без стресса,
Буд-то дружба меж ними,
Сто лет как была.
И очень понравился
Гриша Агнессе,
И Агнесса понравилась
То же ему.
Меж ними общие сразу
Нашлись интересы.
Может есть теперь с кем
Старость встретить ему.
От девчат от близняшек,
Он был в диком восторге,
Аграфена и Анна
Были очень милы.
За родню за такую
В нём вспыхнула гордость,
Жаль, что так долго
Они жили в дали.
35
Теперь Рите на зоне
Жить стало не плохо,
У тайных сил находилась
Она под крылом.
И уже не трудилась,
До последнего вздоха,
И никто уже в драку,
К ней ни лез напролом.
И по поводу секса,
От неё все отстали,
И Зою в барак
Поселили другой
А там её бабы,
Так крепко зажали,
Что и шагу ступить
Не могла та ногой.
У Евсея на зоне,
Всё то же в порядке,
Сидеть оставалось,
Чуть больше трёх лет.
Но с совестью он
Не играл всё же в прядки,
Для него мирной жизни
Уже больше нет.
Хотя, кто его знает,
Всё время покажет,
Ведь такие бывают
Повороты судьбы,
Что поверить нельзя,
Если кто-то расскажет,
Ах если бы так бы,
Да вот так бы кабы.
36
Семейство Агнессы,
Поселилось у Гриши,
И Гриша с Агнессой,
Стали муж и жена,
Им было уютно,
Под одной вместе крышей,
И детей его тоже
Полюбила она.
Годы шли, как и шли,
Хоть ни шатко ни валко,
Дети быстро взрослели,
И быстро росли.
Что Еявсея и Риты,
Рядом нет было жалко,
Но они изменить,
Ничего не могли.
И вот наконец-то
Евсей вновь на воле,
И сам он тому
Был и рад и не рад,
За Риту его
Было много в нём боли,
Буд-то в сердце его
Разорвался снаряд.
Первым делом Евсей,
В дом отправился к Грише,
Где встречали его,
Как встречают царя,
Но остаться, что б там,
Не хотел он и слышать,
И все уговоры
Были попросту зря.
Когда выйдет Рита,
Мы вместе вернёмся,
А пока ещё я
Буду нужен ей там
Лишь только вместе,
Мы по жизни прорвёмся,
К нашим заветным,
В месте с нею местам.
37
И вот мы вернулись,
Этой драмы к истокам.
Коронованный вор
Ихтиандр теперь.
Он уверен в себе,
Ко всем в меру жесток он,
Но он человек,
А не бешеный зверь.
У него ни семьи,
Ни жены, ни квартиры,
Лишь авторитет,
И законная власть.
Не воришек гонять,
По казённым сортирам,
А держать под рукой,
Что все смогут украсть.
В уголовной среде,
Там свои заморочки,
И очень суровый
Там порою закон.
Где слова не доходят,
В ход идут там заточки,
И жизнь любого поставить,
Они могут на кон.
Закрутились опять,
Все делишки блатные,
И облавы по новой,
И снова менты,
Кто везучий уходит,
Словно волки лесные,
Но, а тем кто попался,
Вновь тюрьма и кранты.
И Евсей ненароком,
Где-то вновь засветился,
Хотя он по сути,
Да же вроде был чист.
Но мент докопался,
И к нему прицепился,
Честный такой,
Как партийный чекист.
Ночью Евсей
В СИЗО спал, на нарах,
А утром его
Повели на допрос,
Следака и его
Чуть не хватило ударом,
Следак в кабинете,
Буд-то к полу прирос.
«Евсей дорогой,
Да глазам я не верю», —
До ушей рот в улыбке,
Растянул вдруг следак,
«Андрюха, да ты ли?,
Но здоровый блин мерин,
Ты здесь кто и откуда,
И что ты и как?»
Андрей был в два раза,
Поширше Евсея,
Лет пятнадцать прошло,
Как не виделись те.
На Андрее скрипит,
На груди портупея,
И в кобуре у него
Торчит новый ТТ.
И друзья обнялись,
На скамейке присели.
И за жизнь беседа
У них потекла.
Николай и Андрей,
В Москве тоже осели,
За плечами юрфак,
Вот такие дела.
«Николай теперь шишка,
Служит он прокурором,
А я пред тобою
Как видишь следак.
Один ты Евсюша,
Прости нас, стал вором.
В законе я слышал,
Иль может не так».
«Да так всё Андрюха,
Ведь ты помнишь начало,
А потом на волне,
Унесло меня в даль.
И к жизни нормальной
Не нашёл я причала».
«Да» — промолвил Андрюха:
«Очень больно и жаль».
38
Евсей обо всём,
Рассказал всё Андрею,
И про битых братков,
И о Рите своей,
Что Рита в тюрьме,
Что у ней от Евсея,
Двое прекраснейших
Есть дочерей.
И Андрей обещал,
Что они с Николаем,
Постараются в чём-то,
Но Евсею помочь.
Что мол соберутся,
И о сём поболтают,
И за тем он Евсея,
Отпустил просто прочь.
И ребята своё
Обещанье сдержали,
На два года скостили,
Рите даденный срок.
И Евсея они,
Как смогли, поддержали,
И сказали ему,
Что б извлёк он урок.
И Евсей вдруг решился,
Завязать с его прошлым,
И блатные его
Собрались все друзья,
Обман он считал
Делом грязным пошлым,
«Мне в законе» — сказал он:
«Быть больше нельзя.
У меня от подруги
Народились две дочки,
И сама она тоже
Доконает свой срок.
Всё в ваших руках,
Или в рёбра заточку,
Иль с живого меня
Может будет вам прок»
И сходка решила,
Отпустить его с миром,
Ведь всё же имел
Он не мало заслуг.
И для многих он был
Даже просто кумиром,
И влиятельным людям,
Замечательный друг.
Попрощались конечно,
И без слёз и без тостов,
Таким редко бывает
Путь от туда назад.
И Евсею конечно,
Было то же не просто,
За попавших в него,
Крепко держится ад.
И вскоре Евсей
И уже вместе с Гришей,
Решили построить
Огромнейший дом.
Что бы вся их семья
Помещалась под крышей,
И что б вольно всем было
В этом доме при том.
Все их дети росли,
И ребята к девчатам,
Начинали мужской
Проявлять интерес.
Афанасий был к Анне,
Как сургуч припечатан,
А Глеб с Аграфеной,
Проводили день весь.
И Григорий с Евсеем
Тревожились очень,
Чем старше ребята,
Тем будет страшней,
Они ведь родня
Меж собой, между прочим,
А любовь вдруг возникнет,
Что делать им с ней.
Об этом письмо
Написал Евсей Рите,
И в скоре назад
Получил он ответ:
«Не мешайте, прошу вас,
Проявленьям событий.
Родства между ними,
Ни капельки нет.
Ты прости меня милый,
Дорогой мой Евсюша,
Что б тебя удержать,
Я скрывала сей факт.
Свой я голос о том,
Не могла да же слушать,
Без тебя у меня,
Был бы сразу инфаркт.
А делать аборт
Мне врачи не велели,
Я б тогда никогда
Не имела детей.
Я и так удержалась
От него еле-еле,
А это бы было,
Сразу двое смертей.
Но счастье детей,
Моего выше счастья,
Да и с грузом таким
Тяжело очень жить.
Хоть от боли моё
Сердце рвётся на части,
Но счастьем детей
Буду я дорожить».
Ей Евсей написал:
«Ты родная навеки,
И себя не вини
И не в чём не казнись,
Я самым счастливым
Стал с тобой человеком,
И хочу я прожить,
С тобой целую жизнь.
И вот день настал
Возвращения Риты,
В новом доме накрыты,
Были снедью столы.
За порогом остались,
Годы горьких событий,
Все смеялись и пели
Были все веселы.
Приглашёнными были
И Андрей с Николаем,
И они были рады,
За Евсея семью,
И они говорили,
Мы вам счастья желаем,
И дружбу навеки
Предлагаем свою.
В жизни радость такая,
Всё ж бывает не часто,
И мать Риты Агнесса,
Предложила тост свой:
«Давайте выпьем, друзья,
За кукушкино счастье,
Что кукушка вернулась,
К своим детям живой.
39
Через год родились
У Евсея и Риты,
Две девчёнки близняшки,
Неземной красоты.
И опять это было,
Великим событьем,
Исполненьем желаний
Их общей мечты.
И Рита сказала:
«Наши кончились войны,
Мы с тобой отстрадали,
И за предков весь грех.
И в роду теперь нашем
Дети все будут двойни,
И пусть так и будет
И всегда и у всех».
А девчёнок назвали
Агнессой и Катей,
В честь бабушек их
И в честь их матерей.
Много я написал,
И я думаю хватит.
За новую повесть
Надо браться скорей.
12.07.2017
мне очень понравилось с нетерпением жду новую повесть