Хранитель тайги (повесть)

Уютно так и жарко
Греет печка,
А на столе кипящий
Самовар.
И с уст Митяя
Падают словечки,
Что б все понять,
То надобен словарь.

Лет всех уже
За шестьдесят Митяю.
Но он ещё практически
Здоров.
Ругается, коль дедом
Называют.
С женою управляют
Семь коров.

И мы зашли
За жизнь его послушать,
Дед на рассказы
Был всегда охоч.
Предложит он и выпить
И покушать,
И до утра
Здесь скоротать всю ночь.

Его рассказы лишь о том,
Что было,
В рассказах этих
Капли нет вранья.
И был Митяй хозяйственным
И милым,
В посёлке «Рожь»
Там все ему друзья.

А для друзей всегда есть
Угощенье,
Ещё крутой он варит
Самогон.
Но перед тем, как выпить,
Разрешенье,
Лишь у одной иконки
Спросит он.

На той иконке,
Мать — Анастасия,
То лучший друг
Ему нарисовал.
Она, как символ Родины
России.
Где в переделках
Разных он бывал.

Уральский мне его
По нраву говор,
Его вести уменье
Разговор.
И в доме он своём
Отличный повар
Ещё у них
Хозяйства полон двор.

Им на семью бы
Много так не надо,
Но он возил продукты
В интернат.
Там все ему детишки
Были рады,
И у него там вырос
Внук Игнат.

Что это внук,
Митяй узнал не скоро.
Хоть был на деда
Очень он похож.
Тот интернат- единственная
Школа,
В большом селе
С названьем хлебным
«Рожь».

Ещё есть общежитие
У школы
Учились дети там
И жили то ж,
Те, у кого была худая
Доля
Но почему село
Звалось то «Рожь»?

Рождалась ли там рожь
Быть может тучной?
Иль торговали может
Рожью там.
Но в тех краях
Село то было лучшим,
Как назиданье
Всем другим местам.

Все на полях ухожены
Посевы,
Земля же чёрный,
Рыхлый чернозём.
А дальше словно
В песенках припевы,
Кругом тайга
С полыньями озёр.

Я вас привёл сюда
На это место,
Что б рассказать,
Как всё случилось здесь.
Что началось
С Митяевой невесты,
И как он за свою
Боролся честь.

Но это было ранее
Намного,
Когда Митяй
Ещё был молодой.
Ни в чёрта он не верил
И ни в Бога.
Но обвенчался
С горькою бедой.

И горе то,
Всю жизнь изменило,
Как буд-то переплавило,
Как сталь.
Беда пришла,
От самой, самой милой,
Которой он
Боготворил уста.

2

Была в селе Глафира,
Всех чудесней,
И с ней никто
Соперничать не мог.
Свести с ума
Она могла и песней,
И красотой фигурных
Белых ног.

Коса её
Почти до самых пяток.
Такие девки,
Только на Руси.
И изошли на слюни
Все ребята,
За нею стаей шли,
Как караси.

Митяю тогда было
Восемнадцать,
Прекрасных самых
Юношеских лет.
И в армию пришла пора
Собраться,
Пред родиной
Исполнить свой завет.

Широкоплечий парень был
И стройный,
И, как в кино, лицо
У Спартака.
Но был он беззаботный
И спокойный,
Но все его боялись
Кулака.

Один он был,
У матери доярки.
А у него лишь мать,
Да старый дед.
И ёжились пред ним
Все перестарки,
Которым было тридцат-
Сорок лет.

Глафира перед ним
Всегда немела,
И от него
Не отводила глаз.
Она его
Бессовестно хотела,
Что б с ним бы лечь в постель
Хотя бы раз.

А он к ней относился
Безответно.
В отличие от всех
Других ребят.
И это было всем
В селе заметно,
Ведь все её до ужаса
Хотят.

Девчат в селеньях русских
Нету краше,
Хоть трудолюбием,
Хоть станом, хоть лицом.
За то ужасней нету тюрем,
Где параши,
Сотворены каким-то
Подлецом.

Коли любить,
Так страстно, без остатка,
Коли гнобить,
До самого конца.
Но никогда,
В России нет порядка,
Средь знати нет
Правдивого лица.

Ещё повсюду
Зависть есть и злоба.
Но горе общее
Сближает всех людей.
И всем селом
Стоят они у гроба,
И тянут воз
Заместо лошадей.

Не зря ведь говорят
Умом Россию,
В неё не посвящённым
Не понять.
Всем миром могут
Силу пересилить,
И правду вместе
Могут отстоять.

Но могут быть
И злей любой собаки,
Сосед соседа
Может удавить.
И пьяные порой
Повсюду драки,
И этим никого
Не удивить.

Так было из покон
В деревнях русских.
Где меры нету
Никогда ни в чём.
То разойтись в путях
Не могут узких,
То и врагу подставят
Все плечо.

3

И в шестьдесят шестом
Митяя в мае,
Служить призвали,
Хошь или не хошь.
А о Глафире
В пацанячьей стае,
Мечтал любой в селе
Уральском «Рожь».

А та с ума сходила
По Митяю.
И за него и жизнь бы
Отдала.
И повстречав
Сказала: — пропадаю.
Я без любви твоей
С ума сошла.

А ты даже лицо
В пол оборота,
Ко мне ещё ни раз
Не повернул.
Ну, что с тобой мне делать,
Обормотом?
И он в глаза
Красавице взглянул.

И говорит:
— Что хочешь, то и делай.
Ведь мне через неделю
Уезжать.
А ты коль видишь,
Что я такой не смелый
И сама могла б меня
Зажать.

Я только сам не знаю
Надо ль это,
Ты что меня со службы
Будешь ждать?
Через три года
Я вернусь лишь летом,
А, что тебе
Задаром пропадать?

Вон есть ребята
Лучше и по старше,
И тебе уж тоже
Двадцать лет.
И я пока в военных буду
Маршах,
Отцветёт и опадёт
Твой цвет.

— Подари мне только ночь
Митюша.
Я без тебя
Своих не чую ног.
Видеть я хочу тебя
И слушать,
Что бы жар
Ты утолить мой мог.

А потом, что будет,
То и будет,
И если ты мне скажешь —
Не нужна,
Пусть потом,
Хоть чёрт меня полюбит,
И я буду дьяволу
Жена.

Ну, а если
Сердцу стану милой,
В моём утонешь
Омуте души.
Ждать тебя я буду
Верной силой,
Только письма,
Милый, мне пиши.

Я тебе на каждое
Отвечу,
И без ответа
Буду я писать.
Ты ко мне вернёшься
И я встречу,
И не пропадёт моя
Краса.

У меня родителей
Нет дома,
Мать с отцом
Уехали к родне.
А у меня душа свернулась
Комом,
И я тебя прошу,
Пойдём ко мне.

Дома их не будет
Больше суток,
Там, как встретят,
Может больше двух.
Сходят с дядькой,
Постреляют уток,
Да соседей
Тоже позовут.

Но, а там гармонь
И самогонка,
И на сколь у бедных
Хватит сил.
Будут песни петь
До дури звонко,
И, как кто умеет,
Голосить.

Ведь знаешь ты,
Я и сама певунья,
И ни кому меня
Не перепеть,
И в постели
Буду я шалуньей,
Тебе ласк безумных
Не стерпеть.

— Хорошо. Скажу лишь только
Мамке,
Что б та меня сегодня
Не ждала,
Я уж не зависимый
Хоть сам то,
Но ведь жизнь
Мне она дала.

Никогда не поступал с ней
Скверно.
И она не шлёпнула
Ни раз.
Ей меня роднее нет
Наверно,
Всю ночь ревела,
Как пришёл приказ.

И говорит, боится
Не дождётся,
Что что-то на душе
Тревожно ей.
То она заплачет,
То смеётся,
То говорит:
Там Господу видней.

Бедноту такую
Не обидит,
Я с детства на коленях
Перед Ним,
И всё Он понимает
И всё видит.
Он лишь к врагам своим
Не умолим.

Только в этом
Я с ней и перечил,
Говорил ей:
Ничему не верь.
Я надеюсь, Бога
Я не встречу,
А человек страшней
Чем лютый зверь.

И если человек меня
Не тронет,
То на равных
Буду с ним и я.
И восседать
Я не хочу на троне,
Пусть будет жизнь
Спокойная моя.

4

Пока болтали
Подошли и к дому,
Навстречу вышла к ним
Митяя мать.
Глафира ей была
Давно знакома,
Пришлось ей часто
Здесь её встречать.

Ведь та искала встречи
Лишь с Митяем,
А он всегда
Как-будто бы был слеп.
И для неё
Он был не досягаем,
На чары женские
Была на сердце крепь.

— Глафирушка,
Всплеснула мать руками,
— Не уж-то с Митькой
В гости к нам пришла.
А та круги чертила
Каблуками:
— Да не, тёть Настя,
Просто так, дела.

Мы отпроситься,
Митька очень нужен.
Мне помощь очень
Митькина нужна.
— А чё ты им командуешь,
Как мужем?
Ведь ты ему
Как-будто не жена?

Улыбка сразу
Спряталась в морщинах.
Кто посягал на сына —
Её не друг.
— Вон, за тобой и так,
Как хвост, мужчины,
Да не сломай красавица
Каблук.

Ты чё мне навертела тут
Кружёчки?
Через неделю Мите
Уезжать.
И помогают пусть тебе
Дружочки,
Что по рассветам
Ходят провожать.

Анастасия,
Всё ж была дояркой,
И к ферме ночью
Торила тропу.
Встречала многих та
В одеждах ярких,
И молодёжи пьяную
Толпу.

Всех знала воздыхателей
Глафиры,
И знала то,
Что люб ей был Митяй.
И в мыслях было:
— Держи руки шире,
Она ведь знала
Митька не слюнтяй.

И знала, Митька
К девкам не охочий,
Не пустослов какой,
Не пустобрёх.
На ферме с мамкой
Вырос он рабочим.
И честь свою
И мамкину берёг.

— Ну ладно, мама,
Мне и в правду надо,
Уже прервал её разнос
Митяй.
Глафира же была
До смерти рада,
В мозгу была лишь мысль:
— Отпускай.

А мать ещё ворчала
Минут десять,
Что все теперь
Безнравственны, лжецы.
Она бы всех готова их
Повесить,
Детей ведь многих
Бросили отцы.

И жён те избивали
Смертным боем,
А дети были сами
По себе.
И с юных пили лет уже
Запоем,
И проклинали всё
В своей судьбе.

5

Потом в сельпо
Они купили водки,
И чёрный хлеб
И ломоть колбасы.
— Не рано ль начинаете,
Молодка?
И ты бы отрастил хотя
Усы.

Спросила продавщица
У обоих.
— Я думала, ты Митька
Не такой.
Друг друга потом бьёте
Смертным боем,
Сказала та в сердцах
Махнув рукой.

— Да ну, зачем вы так-то,
Тётя Глаша.
А мне ведь скоро
В армию уже.
— А будешь пить
Дойдёшь и до параши,
Когда-нибудь
На пьяном вираже.

Конечно зарекаться я
Не стану,
Такое с нами
С каждым может быть.
Но только норму
Знаю я стакану,
И знаю с кем мне пить
И с кем не пить.

Не надо мерить
Всех одним аршином,
А что в деревне
Делать мужикам?
Штаны лишь только носят,
Как мужчины,
А без труда
Валяют дурака.

Работы нет,
А там, где есть копейки,
За этот на земле
Почётный труд.
Зато бачки у всех
Из нержавейки,
И самогонку гонят все
И жрут.

Вот эти вот
И все здесь развлеченья,
Не телевизоров,
Ни клуба, ни кино.
И только и приводит всех
В движенье,
Лишь водка, самогонка,
Да вино.

Совсем заняться
Нечем молодёжи,
Лишь с девками
Шататься по кустам.
Ещё друг другу,
Пьяные бить рожи,
Вот тут одно раздолье
Кулакам.

Я после армии
Уеду жить в Челябинск,
И мать свою
С собою заберу.
Довольно мы наелись
Нашей хляби,
Пора покинуть эту
Конуру.

И мать уже пропахла вся
Навозом,
С темна и до темна
Себе рвёт пуп.
И вечно на глазах
У ней лишь слёзы,
А из богатств,
Потрёпанный тулуп.

Да, вымпел получает
От колхоза,
Кусочек красной ткани
На шнурке.
А ноги еле тянет
По навозу,
А заработки где
На молоке.

Колхоз коров не кормит
Так, как надо,
И базы все
Без окон и дверей.
Как арматура
Все коровы в стаде,
Но только план
Давай им поскорей.

Ну ладно,
До свиданья тётя Глаша,
Не выдаст Бог,
То и свинья не съест.
Но коли мне
И выпадет параша,
Свою и там
Не потеряю честь.

6

— Входи Митюша,
Позвала Глафира.
— Устроим твои проводы
Вдвоём.
И ну их, разговоры
О сортире,
С тобой вдвоём
Мы всё переживём.

Садись к столу,
Сейчас я стол накрою,
А ты пока
Режь хлеб и колбасу.
А я сейчас
Стаканчики помою,
Да квашеной капустки
Принесу.

Но Митька игнорируя
Приказы,
Прижал Глафиру,
К своему лицу.
Он девок не ласкал ещё
Ни разу,
И кровь пошла волною
По концу.

Он застеснялся,
Вздыбленной той плоти.
Но там Глафира
Шарила рукой.
К его губам,
Прижав свой алый
Ротик,
В него втекала,
Огненной рекой.

И за собою
Повлекла к постели,
И на перину
Рухнули вдвоём.
Они друг друга,
Страстно так хотели,
Друг друга разорвали бы
Живьём.

— Сейчас, сейчас, Митюша,
Я разденусь,
Только не рви,
Прошу тебя, бельё.
Ведь никуда
Я от тебя не денусь,
И то, что есть во мне,
Всегда твоё.

Она привстала,
Распустила косы,
Шёлк заскользил волос
По всей спине.
А ты лишь с виду
Был молокососом,
Таким сильнее
Нравишься ты мне.

И сняв с себя,
Всё, до последней тряпки,
Раздела быстро
Митьку до гола,
И тело взял он девичье
В охапку,
И плоть его,
Глафире в плоть вошла.

Она стонала,
Извиваясь змейкой,
А он сосал
Упругие соски.
— А мне казалось,
Что ты — неумейка,
Но я ещё не ведала
Таких.

Как ты силён,
Мой Митя, в этой страсти.
Мне так с тобой
Безумно хорошо.
Ты Богом послан мне,
Как моё счастье,
Ты только мой
И телом и душой.

Скользила кожа
Под его руками,
Она была как бархат,
И бела.
— Пусть будет так всегда,
Мой милый, с нами,
Я за тебя
И жизнь бы отдала.

А Митька был в любви
Неутомимым,
И резче всё входил
В девичью плоть.
— Как хорошо,
Что не прошла ты мимо,
Что помогла мне
Робость побороть.

Уставшие,
Они раскинув руки,
Лежали вместе
Тяжело дыша.
И слушали сердец
Стучащих звуки,
О, как же жизнь
Ты всё же хороша!

7

Она была у Митьки
Самой первой,
Он до неё,
Не покорял вершин.
И он не знал,
Какие бабы стервы,
И как они
Используют мужчин.

Ему казалось,
Испытав такое,
Уже не распадётся
Их союз.
Не знал он, что судьба их,
Как рукою,
Порвёт одну
Из самых слабых уз.

А сколько женщин,
Брошенных и пошлых,
Да и мужчин,
Что бросили они.
И испытав такое счастье
В прошлом,
По жизни своей маются
Одни.

И мать его,
Одна жила, без мужа,
Но говорила та,
Что муж её погиб,
И что другой
Никто ей не был нужен,
Что они с мужем
Не были враги.

Отец Митяя
Был тогда военным,
И Митьке было только
Года два,
Он воевал в Китае
И был пленным,
И там погиб,
Осталась мать вдова.

По крайней мере
Так ей сообщили,
А где искать,
Кто прав был, кто не прав.
И за отца ей денег
Не платили,
Законы все советские
Поправ.

И если даже
Было всё иначе,
То правды у военных
Не найти.
В местах во многих
Ей пришлось батрачить,
В посёлке «Рожь»
Сошлись её пути.

Купила домик,
Помогли в колхозе,
Доярки были очень там
Нужны.
И вот уже
Пятнадцать лет в навозе,
На благо своей трудится
Страны.

8

Вот на попутке
Митька и Глафира,
На призывной уехали
В район.
И вспоминая
Радости их пира,
Вздыхали тяжко
И она, и он.

Там, прибывши на место,
Доложили:
— Ягудин Дмитрий мол
Посёлок «Рожь».
Да ваших всех давно уж
Отгрузили,
Теперь боец
В стройбат ты попадёшь.

Гундел старлей
И хитро ухмылялся,
И не сводил с Глафиры
Хитрых глаз.
И взгляд с лица
На ноги опускался,
— Но можно и другой
Найти приказ.

Ну что ж, давай прощайтесь,
И в машину,
Согласны коль,
Я в область позвоню.
Что бы ты там не гнул
В стройбате спину,
Оставь здесь провожатую
Одну.

И Митька тут же
Вспыхнул словно спичка:
— А ну-ка повтори,
Что ты сказал.
Я тебя порву сейчас здесь
Лично,
И вырву твои наглые
Глаза.

Смотришь, как котяра
На сметану,
Слюни подбери,
Да проглоти.
Я ведь церемониться
Не стану,
Если станешь
На моём пути.

— Экий грозный,
Валенок уральский,
Глаза сузив,
Зашипел старлей,
— Был бы хоть умнее
Мало-мальски.
Хоть ты его подруга
Пожалей.

Я таких горячих
Видел много,
Рассказать.
Где все они теперь?
И у тебя
В дизбат одна дорога,
Лейтенант
Осклабился, как зверь.

— Давай. Иди.
Блок пятый на погрузку.
Митька сжал до боли
Кулаки.
— Чё? Не понимаешь что ль
По русски,
У вас там все
Такие дураки?

Давай, пока
Не вызвал я охрану,
А то прямо отсюда
На этап.
Такого вижу
В первый раз барана.
Ты видно, пёс, с рожденья
Глуповат.

И Митька, выходя,
Сказал старлею,
— Мы ещё увидимся
С тобой.
И я тебя потом
Не пожалею,
Если согласишься ты
На бой.

9

Митяй с Глафирой,
Блок нашли свой пятый.
Там шла людей погрузка
В грузовик.
Все будущие грозные
Солдаты,
Взлетали в кузов,
Под старшинский крик.

Митяй обнял Глафиру
Что есть мочи.
Дождись меня
Сокровище моё.
Её слезами
Наполнялись очи,
За что разлуку
Людям Бог даёт?

Пиши мне милый,
Я всегда отвечу,
Ты только сам
Там береги себя.
Пройдёт три года
И тебя я встречу,
Ещё сильней
Жалея и любя.

И старшина
Закончив перекличку,
В кабину влез.
Ну всё, махнул рукой.
Он делал всё
Размеренно, привычно,
Он был даволен,
Службою такой.

Там в области,
Он сдаст их всех по списку.
Теперь хоть, слава Богу,
Не война.
И их не ждут
Посмертно обелиски,
Как, впрочем, и большие
Ордена.

Команда эта
Будет вся в стройбате.
Дороги будут строить
И мосты.
А может дачу,
Командиру — Бате.
Что ждёт тебя солдат,
Не знаешь ты.

Не знаешь ты,
Как карта твоя ляжет,
Принадлежать
Не будешь сам себе.
И офицер
Любой тебя накажет,
И может всё
Сломать в твоей судьбе

И армия не далеко
От зоны.
Там та же грубость,
Тот же беспредел.
И кроме долга,
Больше нет резона,
И командирам
До солдат нет дел.

Все офицеры
Водку пьют безбожно.
Старшины частным продают,
Что только есть.
И быть там патриотом
Невозможно,
Для вида пафосно звучит там
Слово честь.

Повсюду процветает
Дедовщина,
И унижение от старших
По годам.
И тот, кто себя чувствует
Мужчиной,
Дают порой отпор
Таким врагам.

Но только эту
Не сломать систему,
Кругом лишь произвол
И самотёк.
Кокарды на фуражках
И эмблемы,
Разнят солдат
И тех, кто тянет срок.

10

Глафира всё ж вернулась
К военкому.
Хотелось ей
Уладить тот конфликт.
Её увидев,
Он к ней, как к знакомой,
К её губам своим лицом
Прилип.

Она старалась вырваться,
Но тщётно.
Старлей тот был накачен
И силён.
— Я позвонил,
Его там встретит ротный,
Не вырывайся,
Я в тебя влюблён.

Я как увидел,
Понял, пропадаю,
Судьбу свою
Сложу к твоим ногам.
Кого ты хочешь ждать?
Ты молодая,
А он три года,
Будет где-то там.

Он тараторил быстро
Безумолку,
— На ферме хочешь
С ним грести навоз?
Да из него
Не будет в жизни толку,
И выцветут глаза твои
От слёз.

Я сделаю,
Что лёгкой будет служба.
В местах во многих
Я имею связь.
И пусть вас только
Связывает дружба,
Не лезь ты с ним
На ферму в эту грязь.

Ведь ты другой,
Другой достойна жизни.
В шелках ходить ты будешь
И в парче.
Три года будет
Он служить отчизне,
Но, а тебе-то
Пропадать зачем?

Глафира перестала
Вырываться,
А он уже сосал её
В засос.
— Ты будешь, как принцесса,
Наряжаться,
И запах он вдыхал её
Волос.

Какие косы,
Господи! До пяток.
А грудь твоя так девственно
Тверда.
Мы б нарожали, милая,
Ребяток,
И были б только вместе мы
Всегда.

У нас в калуге дом,
Огромный, с баней.
Отец уже в отставке,
Генерал.
Преподаёт
На кафедре маманя,
Театроведенье,
И мама театрал.

Захочешь тоже,
Можешь стать артисткой,
Играть будешь в театре
И кино.
А сам же грудь
И талию ей тискал,
Чем распалил
Её уже давно.

— Вы что, меня хотите
Осчастливить,
Вот тут у вас
На письменном столе?
Она затараторила
Игриво,
Тесёмки теребя
На подоле.

— Ну что вы, что вы,
Как такое можно.
Я номер вам
В гостинице сниму.
Где я живу,
Там будет невозможно,
Соседи мои сразу
Всё поймут.

Вы знаете,
У нас такая служба,
Что надо только всюду
Глаз, да глаз.
Любые проявленья
Чистой дружбы,
Уже как благодарность
Среди нас.

Я б не хотел,
Что б думали так плохо.
О девушке, что в сердце
У меня.
И что бы относились к нам
С подвохом,
И добрых отношений
Не храня.

11

Тот грузовик,
Отправленный с Митяем,
Заехал в областной
Военкомат.
Так радостно душе,
Когда мечтаем,
И ты ни перед кем
Не виноват.

Митяю ж было
Горько и тревожно,
И ссора с военкомом
Даст ответ.
Как в этом мире,
Хрупко всё и сложно.
И иногда совсем
Надежды нет.

И ты уже опутан
Паутиной,
Сомнений, неурядиц
И молвы.
В глазах стояла,
Страшная картина
В петлю беды
Пролезшей головы.

Старлей не врал Глафире,
Это точно,
Да, в область он звонил,
Друзей прося.
Ягудина, что б схомутали
Прочно,
И что б пасли,
Как щука карася.

Что б был отправлен
В самую клоаку,
Средь всех возможных,
Каторжных частей.
За то, что с ним
Чуть не устроил драку,
И перед девкой
Был на высоте.

За то, что не потрафил
Его чести,
А сам остался чистым
И в чести.
И много слов
Сказал ему не лестных,
А этого никак нельзя
Простить.

И вот уже Митяй
Был в обороте.
И прокажённого
Накинут был ярлык.
Служить он будет
В самой страшной роте,
Где могут ему сделать
И кирдык.

Союз советский,
Да, страна большая,
Но негде спрятаться
От связей и молвы.
Система эта
Гордых не прощает,
Пока не станешь
Ниже сам травы.

11

А, сына проводив,
Анастасия,
О нём ревела часто
День и ночь.
Да, их страна,
Да, это их Россия,
А кто поймёт,
Кто сможет ей помочь.

В её халупе
Стало одиноко,
Тяжёлый труд
И как ей жить одной.
Казалось даже
Света меньше в окнах,
И вроде сократился
Свет дневной.

Не радовали больше
Ни надои,
Ни вымпелы ударника
Труда.
И сердце стало часто
Беспокоить,
В те дни, когда
Случались холода.

Это сказать лишь так,
Всего три года,
А ну-ка, сам попробуй
Пережди.
Уже совсем
Испортилась погода,
И шли вовсю
Холодные дожди.

Уж месяцев прошло
Наверно восемь,
Как Митька ушёл в армию
Служить.
Теперь так плохо,
А ведь только осень,
А как-то надо
Зиму пережить.

Глафира забегала
Очень редко,
И кутала, свой прятала
Живот.
Анастасии взгляд
Был очень цепкий,
Младенец видно,
В животе живёт.

Что Митькин он
Уж были и сомненья.
С военным часто шастала
Она.
Но всё ж у Насти
Не было волненья,
Пока Глафира
Митьке не жена.

Митяй прислал ей
Только пару писем
В них было видно
Что он утомлён.
Запас его терпенья
Видно вышел,
И жизнь его поставлена
На кон.

Писал он скупо:
— Служба хуже ада,
Что беспредел во всём
И произвол.
Он знал, писать
Так матери не надо,
Но с кем ещё делить
Такую боль?

Ему Глафира то же
Пишет редко,
И в письмах этих
Нет совсем любви.
Она так и осталась
Лишь кокеткой,
Что может парню
Сердце отравить.

12

В гостинице
Старлей снял парный номер,
— Побудь пока ты здесь,
Сказал он ей,
Вернувшись он сказал:
— Я чуть не помер,
Так захотелось
Мне любви твоей.

Принёс старлей
И выпивку с закуской.
Букет цветов,
И сладостей пакет.
Ну что ж, давай,
По нашему, по Русски,
За то, что б жизнь
Бежала на легке.

Они глотнули
Водки по стакану.
Старлей сказал:
Меня зовут Семён.
И прижимаясь
К девичьему стану,
Он продолжал:
— Тобой я опьянён.

Глафирушка,
Меня с ума ты сводишь.
Я за тебя
И Родину продам.
Ты так меня
По дьявольски заводишь,
Я за тебя
И Господа предам.

Она с себя
Уже снимала платье,
Ей льстили его пьяные
Слова.
Он голую схватил её
В объятья,
И у него
Кружилась голова.

Они уже лежали
На кровати,
Рукою он сжимал
Тугую грудь.
Тебя вот так вот
Вечно целовать бы,
Прошу тебя,
Всегда моею будь.

Он гладил тело
Белое, как мрамор,
Дышал медовым запахом
Волос.
Соски сосал он
Жаркими губами
И из него
Вся уходила злость.

Он становился
Ласковым, как кошка.
Он был поддатлив,
Словно пластилин.
Она стонала:
— Так, ещё немножко,
Ты рыцарь мой,
Мой царь, мой властелин.

Хочу тебя
И быть хочу с тобою,
Тебе со мной в постели
Равных нет.
Ты управляешь мной,
Как жарким боем,
И я с тобой
Сгораю, как в огне.

Она уже
В любви ему призналась,
Всё обещала старое
Забыть.
Любовь к Митяю
Словно растворялась,
Ну как она могла
Его любить.

Не опытного,
Нищего парнишку,
Но толи дело —
Этот лейтенант,
Ему он не годится
И в подмышки,
А у Семёна
Есть в любви талант.

Он так изыскан,
Тонко образован,
К тому ж, как та узнала,
И богат.
Ей замуж надо выйти
За такого,
А Митька пусть
Проходит свой стройбат.

Пока вернётся,
То они в Калугу,
Укатят с Сеней,
Он ей обещал.
Я напишу
Письмо ему, как другу,
Скажу прости мой милый
И прощай.

С тех пор и углядела это
Настя.
Как заезжал к Глафире
Военком.
Нет, Митька с нею
Не познал бы счастья,
И ни к чему
Печалиться о том.

Она об этом
Митьке не писала,
Зачем его расстраивать
Зазря.
Там у него и так
Проблем не мало,
Не знает пусть,
Короче говоря.

13

Митяй служил в стройбате
В Усть — Илиме.
Шурфы взрывные
Рыли они там.
На БАМе их никто
Не вспомнит имя,
Но с них и начинался
Этот БАМ.

Возила на работу их
Летучка,
Километров
За сорок, пятьдесят.
Давали за работу им
Получку,
За всё платили сами,
Что съедят.

Одежду покупали,
Тоже сами,
Лишь инструменты
Были со складов.
И рыли землю
Киркой, да ломами,
Болели часто
От таких трудов.

Больным же людям
Денег не платили,
Поэтому трудись
Или болей.
А молодых
Там мучили и били,
Стройбатовцы собак бойцовых
Злей.

Зимой там сорок
Градусов мороза,
А то и сорок пять
И пятьдесят.
Из глаз мороз
Выдавливает слёзы,
Шурфов за смену
Сотню надо дать.

Земля порой
Звенела, как железо,
Когда вбивали в грунт
Острейший лом.
Но грунт не раздолбить
И не разрезать
И жгли резину
В направленьи том.

От этих же костров
И сами грелись,
И поддавалась мёрзлая
Земля.
Порой солдатам
Умереть хотелось,
Ну как так жить,
Шумели они:- Бля?

— Мы хуже здесь рабов,
А не солдаты,
За что нам эта каторга
Дана?
Вокруг слышны лишь были
Только маты,
Но гнев давил
В тулупе старшина.

Он вопрошал:
— Что сказано в уставе?
Должны вы стойко
Всё переносить.
Так что молчите лучше,
Говнодавы,
Трудиться надо,
А не голосить.

Кто был в окопах,
Тем что было лучше,
Четыре года
Грязь, дожди и снег.
И каждый думал
Пулю вдруг получит,
Ты только был,
И вот тебя уж нет.

А в вас никто,
Ни разу не стреляет.
Горят костры,
Хоть дымно, но тепло.
Получку тоже
Каждый получает,
В казарме тоже
Жарко и светло.

Вы чем ещё, скажите,
Не довольны?
Да. Труд тяжёлый.
Руки да, болят.
А те, кто воевал,
Им, что, не больно?
Так что молчите
И трудитесь, бля!

Митяй из всех
Был крепче и спокойней.
Но и его
Гнобили старики.
Но он им тоже
Отвечал достойно,
И в морду зуб загнать мог
От кирки.

А больше нечем было
Защищаться,
Ведь там ни автомата,
Ни ружья.
И очень часто
Приходилось драться,
И доказать нельзя
В чём правда чья.

А старогодки,
Те под старшиною,
И если что,
Прикроет их всегда.
Но жить три года так,
Такой войною,
Покажутся те вечностью
Года.

А офицеры,
Те лишь пили водку.
В морозы выдавали им
И спирт.
Придёт в казарму,
Прочитает сводку,
И целый день
Потом в каптёрке спит.

И то, что управлялось всё
Дедами,
Им это было наруку
К тому ж.
Они их поощряли
И не даром,
Они им отдавали
Нужный куш.

Под новый год
Митяю мать посылку,
С чего могла,
С того и собрала.
Орехи разные,
И вяленую кильку,
И фотографию вложила,
Где была

Она заснята
С рекордисткой Зорькой,
Другой она хорошей
Не нашла.
За эту нищету
Ей было горько,
Она бы сыну
Сердце отдала.

И вечером,
Когда пришли в казарму,
Митяя подозвали
Старики:
— Пошли, тебя мол
Угостим мы даром.
Пожрёшь хоть рыбки
С дедовской руки.

— Да я не голоден,
Покушайте вы сами,
Я и в столовой, если что,
Пожру.
— Да не глупи ты
Мёрзлыми мозгами,
Твою посылку
Мы дербаним друг.

Митяй пошёл,
С надеждой что письмишко,
Ему в посылку
Положила мать.
Но те себя вели
По хамски слишком,
За это надо
Просто убивать.

Увидел он орехи,
Рыбу кильку,
Представил мать
Любимую в слезах,
Как собирала та ему
Посылку,
Держа орешки
В скрюченных руках.

Орешек с маминой руки
Был очень дорог,
Сколь слёз она
Над ними пролила.
Что б хам какой-то,
Что бы подлый ворог,
Творил свои здесь
Подлые дела.

Но ладно, съели
Рыбу и орехи,
Но фотография
Была у них в руках.
И с ней они
Затеяли потеху,
Словечками блатными
В матюках.

— Скажи Митюша,
Где здесь твоя мама?
Что справа здесь
Иль слева, покажи?
Тот, кто спросил,
Расстался враз с зубами.
— Таким, как вы,
Нельзя на свете жить.

Он осмотрел
Лежащих им побитых,
Был мёртвым лейтенант,
Ещё сержант.
В казарме было
Двадцать лиц сердитых,
Но все от страха
Перед ним дрожат.

Они все знали
Силушку Митяя.
И зверя, долго
Спрятанного в нём.
Все разошлись,
Ему путь уступая.
Его глаза горели,
Как огнём.

Он подошёл
К незапертой бытовке.
Надел тулуп,
Топор взял и пилу.
И удивлялись
Все его сноровке.
И в нём вдруг враз
Проснувшемуся злу.

Он крикнул всем,
Давай ко мне все спички,
Два раза я не буду
Повторять.
И каждый нёс к нему
Свои сам лично.
Пойдёт тайгу
Наверно покорять.

Ему отдали соль
И корки хлеба,
И спичек ровно
Двадцать коробков.
Да он таким богатым
В жизни не был,
Всё результат
Его лишь кулаков.

Ему б отдали
Койки и матрасы,
Он отомстил
За всех их молодых.
Ну старички,
Прощайте, пидарасы,
До встреч в местах
И временах иных.

Но провожать
Прошу меня не надо,
А кипишь поднимайте
Через час.
Ослушаетесь,
Будет хуже ада,
За это время
Я покину часть.

Уже стояла ночь
Под звёздным небом.
А Митька уходил
Один в тайгу.
И посолив,
Жевал он корку хлеба,
Следы всё ж
Оставляя на снегу.

Топор он нёс,
Как средство для защиты,
А за спиной
Пила и вещь мешок.
Коль не догонят,
Будет шито-крыто.
Но, а догонят — всё.
Под корешок.

Он шёл, пока
Не выбрался на зимник.
Свернув с него
Опять шагнул он в лес.
В душе был рад он
Словно именинник,
Что он из ада
Этого исчез.

Пусть даже смерть
Свою в тайге он встретит,
Пусть пропадёт,
За здорово живёшь.
Но он за беды
Все свои ответил,
И вспомнил он
Село родное «Рожь».

Там в хижине
Свою он вспомнил маму,
И улыбнулся,
Я им отомстил.
Наукой будет
Многим эта драма,
— Ты, мама, не болей там,
Не грусти.

Потом Глафиру вспомнил
И старлея,
Коль Бог не выдаст
И свинья не съест,
То с вами рассчитаться
Я успею,
Не уроню и там я
Свою честь.

За час прошёл он
Километров десять,
Снег крепко подморожен был
И твёрд.
И сам к себе
Он относился с лестью,
И рад собою был
И очень горд.

Теперь наверно в части там
Тревога.
Да, дров он там порядком
Наломал.
Но ночь есть ночь,
Кто сунется в дорогу?
И через час,
Он сделает привал.

Часы себе,
Он снял у лейтенанта.
Они ему теперь уж
Не нужны.
В аду и без часов там
Встретят франта.
А для Митяя
Часики важны.

Часы те командирские
Большие,
Светящийся
Огромный циферблат.
И свет на них
Задвижкою тушили,
Что б снайпер бы
Не cмог по ним стрелять.

За день работы,
Сразу после драки,
И километров десять
По тайге,
Усталости в нём не было
Однако,
Но ветер начал
Завывать в пурге.

Он думал, хорошо
Следы все скроет,
Что даже псы,
На след не нападут.
А он шалашик
Для себя построит,
И переждёт пургу шальную
Тут.

Он разведёт костёр
И будет греться,
Как хорошо,
Что взял с собой тулуп.
Иначе от беды
Не отвертеться,
И будет он к утру
Холодный труп.

Он глянул на часы,
Там было девять,
Уж два часа,
Как он в тайге в пути.
Он знал, погоне
Ничего не сделать,
Им не догнать его
И не найти.

14

Там через час.
В полку подняли кипиш,
И по тревоге
Подняли отряд.
Чины каких ни встретишь,
Ни увидишь,
Вели допрос
Уж пятый час подряд.

В полку и по окрестностям
Сновали,
Усиленные вдвое
Патрули.
Там всем картину
Так разрисовали,
Его казармой всей
Взять не смогли.

Что вроде дьявол
Сам в него вселился,
Что с одного удара
Убивал.
При этом хохотал
И веселился,
И девять душ
Сразил он на повал.

Двоих убил,
А семь живые еле.
А началось с такого
Пустяка.
Что мол деды
Его посылку съели,
На лейтенанта
Поднялась рука.

Но промолчали,
Что отдали спички,
И сухарей достаточно
И соль.
А то и тех бы взяли
По привычке,
За то, что прикрывали
Произвол.

Побитых в город
Увезли на скорой,
Два трупа санитары
Взяли в морг.
Теперь в полку
Утихнет шум не скоро,
И каждый молодой
Был лично горд.

И старики
Теперь начнут бояться,
Проверки там
Начнутся каждый день.
И все тузы,
Что так любили драться,
Ходили грустные,
И тихие как тень.

Униженным
Хоть будет передышка,
Порядок может будет
И контроль.
Иначе ещё многим
Будет крышка,
Пора кончать
Весь этот произвол.

И может быть
Кормиться будут лучше,
И может быть
Им всем облегчат труд.
Да, страх не самый
Выгодный попутчик,
И всё здесь перемелют,
Перетрут.

В сердцах Митяя
Все благодарили.
Давно пора
Здесь шорох навести.
Не каждый б смог,
Откуда только силы?
Дай Бог ему
От органов уйти.

В полку судили
Многих офицеров,
Сержантов тоже много
И старшин.
И старики
Все были под прицелом,
Дела как говорится —
Свет туши.

Снята была и норма
На работе,
Надбавки всем начислили
За труд.
Был отдых в воскресенье
И в субботу,
Конечно если хлопцы
Всё не врут.

Но знаю точно,
Перемены были.
Вот так бы всю страну
Перетрясти.
Что б на верхах
Народ бы свой любили,
И дали б людям
Дух перевести.

Великая страна,
Страна Советов.
Где только б выжить как-то
Весь резон.
А революция,
Тогда зачем, за это?
По всей стране
Тюремных сотни зон.

Во власти все жиды
От верха к низу,
Кругом коррупция
Бесчинствуют менты.
А говорили строим
Коммунизм,
Но это были
Только лишь мечты.

Но люди жили бедно,
Очень бедно,
Особенно в уральских
Областях.
Где выбросов
С заводов много вредных,
Не лучше было
И в других местах.

Ум, честь и совесть,
Партия, эпохи.
А что у них бессовестность
Тогда.
В посёлках люди
Жили очень плохо,
А что они имели
От труда.

С темна и до темна
Все гнули спину,
Всегда был труд
Нелёгким на земле.
И нечем было
Прокормить скотину,
И пили горькую,
Что б было веселей.

Дома в посёлках,
Это же халупы,
В которых запах
Плесневых трущоб.
И деревянные давно
Прогнили срубы,
Но башмаком стучал,
На ужас всем, Хрущёв.

А Брежнев то же
Ничего не сдвинул,
Но в магазинах хлеб
По лучше стал.
Он разрешил,
Держать сколь хошь скотины,
Но весь народ,
Отчаялся, устал.

И пьянство всё
Уже вошло в привычку.
Куда ни глянь,
Повсюду только срань.
И вся Россия
Получила кличку,
С одним всего коротким
Словом «Пьянь».

15

Снег заметало,
Не видать дороги.
Митяй решил,
Пора сделать привал.
Но тут
Чуть не свалился он в берлогу,
В которой косолапый
Зимовал.

И враз его забило
Нервной дрожью,
Упал бы он туда,
Ему конец.
Уйти с берлоги
От медведя сложно,
Особенно, когда там спит
Самец.

Что он нашёл берлогу —
Это чудо,
В лесу нет лучше
Для ночлега мест.
Но мишку надо
Вытурить от туда,
Конечно если он тебя
Не съест.

Митяй срубил
Под метра три жердину.
И заострил
Жердины той конец.
И с резкой силой
Жердь в берлогу двинул,
И с топором над входом
Встал наш удалец.

Сперва в берлоге
Заворчал кургузый.
Потом медведь вдруг ухнул,
Как сова.
А жердь ему насквозь
Пробила пузо,
И вылезла вдруг злая
Голова.

И лес заполнил
Страшный рёв медведя.
И Митька рубанул
По голове.
Такого страха
Он ещё не ведал,
И враз замолк,
Убитый Митькой зверь.

И Митька сам,
Напуганный, усталый,
Упал лицом
В холодный рыхлый снег.
И сердце его бешено
Стучало,
И вновь всё это было
Не во сне.

Он так хотел,
Что всё плохое снилось,
И что б не знал
Он страха наяву.
Но Бог ему
И силу дал и милость,
Которую удачею
Зовут.

Теперь есть у него
Ночлег и мясо,
И что могло б ещё
Удачней быть.
В мозгу рождался свет
Надежды красок,
Ему ещё сильней
Хотелось жить.

Он вытащил наружу
Тушу зверя.
То был не очень крупный
Экземпляр.
Он свежевал его
И сам не верил,
Но это точно
Только божий дар.

Всё для него
Сложилось так удачно,
Что даже он
Почувствовал подвох.
Но гнал он от себя
Что было мрачным,
Пока весь этот вечер
Был не плох.

Но главное, теперь он
На свободе,
И будет сам
Решать свою судьбу.
Он растворится здесь
В живой природе,
От тех, с кем начал он
Вести борьбу.

Всё чисто освежёванное
Мясо
Он порубил
На крупные куски.
И это всё
Он делал не напрасно.
Здесь проведёт
Он долгие деньки.

И все куски он
Завалил сугробом,
И сверху веток
Много накидал.
Развёл костёр,
И жарить стал на пробу,
Что Бог ему
Для жизни новой дал.

Когда еда
Была почти готовой,
Он посолил
Огромнейший кусок.
И помянул он Бога добрым
Словом,
Что так он всё устроил
И помог.

Впервые он
Задумался о Боге,
Об этом раньше
Думать он не мог.
Но Бог к нему
Относится не строго,
Но так помочь
Лишь может только Бог.

Он не читал ни раз
Библейских книжек,
Церковников пузатых
Не любил.
Он говорил, без них бы
Бог был ближе,
Коль он на самом деле б
В мире был.

Он видел, что
Враньё творится в храмах.
Что в рясах пузачи,
Бесстыдно врут.
Он в церкви был
Раз десять вместе с мамой,
Там поп с крестом
Повешанным на грудь,

Его к губам всем подносил
Прихожим.
И целовали руку те
И крест.
А поп на мясника чуть-чуть
Похожий,
Читал в распев
Из книги божью весть.

И он тогда подумал,
Разве Богу
Такие вот посредники
Нужны.
И он бы наказать
Их должен строго.
И так себя вести те
Не должны.

Зачем попу
Целуют люди руки,
Он после каждых губ
Их должен мыть.
Он с детства понимал,
Что в церкви — суки,
И с ними нам не выбраться
Из тьмы.

Он понимал,
Попов в России много,
Он понимал,
Что их напрасен труд.
И вроде бы все трудятся
Для Бога,
А сами все
В довольствии живут.

Митяй видал дома попов
В посёлке,
Там не дома,
Там просто терема.
Для терема ведь денег
Нужно столько,
Что можно даже
И сойти с ума.

А все попы не сеют
И не пашут,
Как мать, не доят
Жёны их коров.
А жизнь у них гляди ка
Полной чашей
И каждый, как кабанчик,
Был здоров.

А люди прозябают
Еле, еле,
Но всё ж для церкви
Жертвуют рубли.
Те, кто берёт,
В своём в холённом теле,
От Бога настоящего
Вдали.

Зубами впился он в кусок
Горячий,
И от блаженства
Он закрыл глаза.
Казалось, что от счастья
Он заплачет,
Но замерла внутри его
Слеза.

Он расслабляться
Не имеет права,
И как солдат быть должен
На чеку.
Он знал, что с ним
Поступят не по праву,
И, как врага,
Повесят на суку.

Он мясо ел
И согревалось тело,
И ждал его в берлоге
Крепкий сон.
На мягком мху
Устроившись умело,
Там в бездну сна
Вдруг провалился он.

Он спал в берлоге
В тёпленьком тулупе,
И видел сон,
Каптёрку и людей.
К нему тянули руки свои
Трупы.
И спрашивали
Где ты сука, где.

А он хотел бежать,
Но ноги вязли,
И шевельнуть ногами
Он не мог.
Видать, берлоги тесной
Несуразность,
Сковала все суставы
Рук и ног.

Раскрыв глаза,
Он вспомнил, он в берлоге,
Суставы рук и ног
Все затекли.
Ну как медведи
Спать всю зиму могут,
И он услышал лай
Ещё в дали.

То шла за ним
С собаками бригада.
Но снегу за ночь
Много намело.
Теперь молчать
И притаиться надо.
Ещё молиться,
Что бы пронесло.

Собачий лай
Всё ближе был и ближе.
Вот и людей
Слышны уж голоса:
— Берлога вон медвежья,
— Где, не вижу?
— Да ты туда смотри,
Не в небеса.

Сугроб вон, видишь?
С краю снег подтаял.
Медведь там дышит
И идёт тепло.
А если бы была она
Пустая,
Её бы ровно, всю бы
Замело.

Видать, охотник
Опытный и старый,
Натаскивал
Зелёного юнца.
— А может быть в сугроб
С винтовки вдарить?
— Я вдарю щас, ругнул
Другой стрельца.

— Что, просто так убить,
Убийства ради?
— А мы идём не так же
Убивать?
Приказ ведь дали
Нашей всей бригаде,
Живым того стройбатника
Не брать.

— Но то бандит,
А это косолапый,
А может быть и самка
С малышом.
— Как мог он, гад,
Так далеко удрапать?
Вот летом на легке бы
Голышом.

А так тулуп,
И валенки, и сумка,
Пила, топор,
И харч, что он собрал.
Тут у меня в мозгу
Такая думка,
На большаке мож
Кто-то подобрал.

А коли так, то он давно
В Иркутске.
А там его попробуй-ка
Возьми.
Он лихо так ушёл,
Как-будто тутский,
Или знакомый
С здешними людьми.

И может быть
Он с ними сговорился,
Я думаю, пора
Идти назад.
Что бы он, гад,
Под землю провалился,
Его бы пристрелить
Я был бы рад.

Один девятерых
Уделал лихо.
Силён видать,
Наверное, как бык.
— А ну ка тихо
Погоди-ка тихо.
Да белку то
Облаивает Клык.

Опять сказал
Видать охотник старый,
— Пойдём к другим,
Да тронемся назад.
Себя я что-то чувствую
Усталым,
Что даже залипаются
Глаза.

16

Все документы
Связанные с делом,
Все срочно тут же выслали
В Иркутск.
Военный следователь,
Он же зав отделом,
Уже отдел вводил подробно
В курс.

Ягудин Дмитрий
По отцу Степаныч.
Рожден был в Костроме
В сорок восьмом.
Рука, дрожа, тянулась
До стакана,
Не уж-то всё
О сыне о моём.

Всё совпадает
И рожденья дата,
Фамилия и отчество
Моё.
По возрасту он мог бы
Быть солдатом.
Ну что тут будешь делать,
Ё-Моё.

Сотрудники сидели
Неподвижно,
Ягудина любили
Почти все.
Он с каждым вёл себя всегда,
Как с ближним.
И друга видел
В каждом он лице.

На всех он посмотрел
Печальным взглядом,
Возглавит следствие
Майор Сергей Сенцов.
А мне по делу
Отлучиться надо.
Без этого нам не найти
Концов.

Степан Ягудин,
Муж Анастасии,
В китае был военным
Аташе.
Тогда в пятидесятом
Сообщили,
Что был майор убит
На рубеже.

В него попала
Снайперская пуля,
В причинном месте,
Отыскав врага.
Он в лоб себе хотел
Направить дуло,
Не выстрелив
Он опустил наган.

Так потому и сообщили
Ложно,
И в госпитале был он
Много дней.
А он сам о семье своей
Тревожась,
Сообщить не мог об этом
Ей.

Кода вернулся
Он опять в Россию,
Жену свою
Он разыскать не мог.
По месту жительства,
То там, то там спросили,
А где искать,
Ведь тысячи дорог.

Анастасия мест сменила
Много,
Тем более, что муж погиб,
Ну что ж.
И на Урал вот привела
Дорога,
В село с названьем
Хлебным этим «Рожь».

И там нашла,
Какую-то работу,
И, как-никак, своя у них
Изба.
От государства бы
Платили если что-то,
Иначе повернулась бы
Судьба.

Она бы может
Там бы и осталась,
В своей давно
Привыкшей Костроме.
А так, она
Где только не скиталась,
Чего не передумала,
В уме.

Потом в Иркутск
Направили Степана.
Он был уже полковником
Тогда.
Но в его сердце
Не зажила рана,
Он думал о семье своей
Всегда.

Ему казалось,
Настя вышла замуж,
И потому
Так замела следы.
Что б в жизни их
Не разыгралась драма,
И избежать что б ссоры
И беды.

Степан из дела
Адрес взял Митяя,
И вылетел в Челябинск
В тот же день.
Ну что за жизнь,
Жестокая такая?
Кругом халупы,
Старых деревень.

Как занесло
Сюда мою семейку,
Как и его
В такую же дыру.
И на вокзале
Сел он на скамейку,
И закурил, достав кисет
Махру.

До поезда ещё
Около часа,
И женщина присела
Рядом с ним.
— Простите, как
Зовут-то? Просто Глаша,
Сказала Глаша
Прогоняя дым.

— А вас, простите?
— А меня, Степаном.
— Вам далеко?
— Да я в посёлок «Рожь»
— И мне туда,
Держаться вместе станем,
А то от мыслей всяких
В сердце дрожь.

— А вы к кому,
Я что-то вас не знаю?
Наверно просто в гости
Погостить?
— Да, дело в том,
Что я отец Митяя,
— Да, с мая он уехал
Как служить.

— А Настеньку вы знаете,
Супругу?
— Да как не знать,
Живём в селе одном.
Я не скажу, что мне она
Подруга,
Но знаю и её
И Настин дом.

У нас в селе
Все друг о друге знают.
Они уже давно
Живут у нас.
Одна сейчас,
Сын служит, где не знаю,
Приедем, сразу
Провожу я вас.

— Спасибо Глаша,
Что нибудь о сыне
Моём вы не могли бы
Рассказать?
— Да, что сказать,
Как молодёжь вся ныне.
И та свои нахмурила
Глаза.

До армии дружил с одной
Глафирой,
Зашли разок вдвоём
В мой магазин.
Да палку взяли
Колбасы, и сыру,
Ну и конечно
Водочки пузырь.

А я спросила,
Вам не рановато ль?
Ведь Митька ваш
Он раньше ни гу-гу.
Да что им, молодым,
Мои слова-то,
Небось потом
Натрескались в дугу.

Я девку ту, Глафиру,
Тоже знаю.
Хоть свечку не держала я
У ног,
Но девка, словно дамка
Проходная,
Гуляли с нею все,
Кто только мог.

Когда уехал Митька,
Ходит с пузом.
А с ней военный
Старший лейтенант.
Теперь узнай,
Заправлена чьим грузом,
Ведь задом, у неё,
Крутить талант.

Да где-то в январе
Должна родить-то.
Военный этот
Тает перед ней.
А Митька думает,
Что ждёт его та исто,
У женщины в неделе
Десять дней.

А может всё
Давно уже и знает,
Но он-то парень крепкий
Ко всему,
А Настя прямо плачет,
Как блажная.
Посылку вот отправила
Ему.

Да карточку вложила,
Что бы помнил.
С коровой рекордисткой
Там она.
Хотя Митяй конечно
Парень скромный,
Но сила ему крепкая дана.

Таких конечно
Раскачать проблемно.
Но если раскачаешь,
То держись.
Как говорят, замкнёт, бывает
Клеммы,
И громом разорвёт
И тьму и тишь.

Не знаю я,
Простит ли он Глафиру,
И с тем военным
Что он сотворит.
Ну то, что между них
Не будет мира,
Уже село
Почти всё говорит.

17

Погоня отошла
И стало тихо,
Митяй уже подумал
Всё, конец.
Но снова Бог
Отвёл рукою лихо.
И в мыслях он подумал,
Молодец.

Коль раз ещё вернусь
К нормальной жизни,
Творить добро
Я буду для людей.
Коль послужить
Не удалось отчизне,
Я для людей начну служить
Везде.

Митяй наружу вылез
Из берлоги,
И осмотрелся, вроде
Тишина.
Ну что ж Господь,
Теперь и мне дай ноги,
Сюда вернуться
Сможет Сатана.

Ему нельзя
Здесь больше оставаться,
И надо уходить
По дальше вглубь.
И он в дорогу
Начал собираться,
Вот где-нибудь бы
Набрести на сруб.

Он положил в мешок
Побольше мяса,
И разместив добро всё
На спине,
В тулупе длиннополом
Словно в рясе,
Он растворился
В снежной белизне.

Теперь вновь был он
Сильным, отдохнувшим,
И уходил он дальше
Вглубь тайги.
Что б не достали
Подлые чинуши,
Что б не достали
Подлые враги.

Он вдаль ушёл
Километров на двадцать,
И компас на часах
С ним торил путь.
Теперь наверно
Хватит отрываться,
Уже пора поесть
И отдохнуть.

Митяй на снег
Всю сбросил свою ношу.
И сам упал в сугроб
В блаженстве дня.
И место оказалось здесь
Хорошим,
Вот тут уж
Не найдут они меня.

В дали стояло
Что-то вроде сруба,
И полежав, пошёл он
Посмотреть.
Сказать, что это домик
Было б грубо,
Но и такой
Неплохо здесь иметь.

Нет ни дверей,
Ни окон и не крыши.
Но что его обрадовало
Вдруг.
Была там печь,
Со встроенною нишей.
Обложенный камнями
Полукруг.

Он походил,
Пошарился в округе,
Ногами раздвигая
Рыхлый снег.
И к этой печке
Отыскал он трубы,
Лежащие от сруба
В стороне.

Митяй развёл костёр,
Пожарил мясо,
Потом поел
И взялся за дела.
Точить ему здесь не с кем было
Лясы,
Работа же
Его давно ждала.

И начал он рубить
Для крыши жерди.
И с елей лапник
Свежий и густой.
Хотите, верьте вы
Или не верьте,
Но к ночи домик
Был уж не пустой.

Он сделал крышу
И топчан, и печку,
И дверь медвежьей
Шкурой обтянул.
И растопил в печи
Сухой валежник,
И дым в трубу,
Курчавясь, потянул.

Теплом пахнуло сразу
И уютом.
И пахло свежей хвоей
И дымком.
Ну вот и всё,
Устроился как-будто.
Вот здесь и буду жить пока
Тайком.

Он килограмм принёс
Под двадцать мяса,
И сухарей рюкзак
Была и соль.
Всё чёрное в душе
Он белым красил.
Совсем ушло
Отчаянье и боль.

Он лёг ничком,
На свежие полати,
И положив под голову
Топор.
Подумал он,
Что для начала хватит,
Но до каких
Пока не знал он пор.

Избушка быстро
Наполнялась жаром,
Печь отдавала
Всё ему тепло.
От сырых брёвен
Отдавало паром,
Но пар он не убийца
И не зло.

Митяй заснул
Так в первый раз уютно.
Он мог лежать
Во весь свой длинный рост.
И пусть теперь мороз
Крепчает лютый,
Ни снег ему не страшен,
Ни мороз.

Снаружи вновь
Пурга кружила злая.
Не дай Бог встретить
Это по пути.
За-то собак
Не будет с грозным лаем,
И конвоирам
То же не пройти.

18

В посёлке мягко
Тормознул автобус,
Степан и Глаша
Спрыгнули на снег.
И пусть земли
Весь бесконечен глобус,
Непокорённых расстояний
Нет.

Кто должен встретиться,
С ним будет встреча,
Где должен быть,
Окажешься ты там.
И предопределён
Нам каждый вечер,
И каждый день,
И каждые места.

Мы все живём
По заданной программе,
Нет ничего
Случайного в пути.
Мы думаем,
Что всё мы это сами,
А без судьбы
Не встретить, не найти.

— Вон домик тот,
Под красной черепицей,
Вот там Анастасия
И живёт.
Ну мне пора,
Мне надо торопиться,
Меня одна
Дочурка дома ждёт.

Степану Глаша
Протянула руку.
— Удачи вам
И радости от встреч.
Я представляю
В вашем сердце муку.

И дай вам Бог
Друг друга уберечь.
Шестнадцать лет,
Огромная разлука,
Наверно будет много
Слёз и слов.
— Спасибо вам.
Степан пожал ей руку.
— Я ко всему давно уже
Готов.

Степан вошёл
В опрятный чистый дворик.
И постучал в окно
Руки торцом.
Шатнулись занавески,
Тут же вскоре,
Анастасия вышла
На крыльцо.

И если б не Степан
Она б упала,
Но он её, поймав,
К себе прижал.
А Настя в голос
Плакала, рыдала,
Степан же как от холода
Дрожал.

Они не отпуская так
Друг друга,
Вошли в избу
И сели на диван.
— Я долго так искал тебя,
Подруга,
И он в уме
Подыскивал слова.

Он рассказать
Хотел ей очень много,
Как ранен был,
Как чуть он не погиб.
Как он её искал
По всем дорогам,
И встретиться
Не Митька б не смогли б.

Он рассказал,
Что там случилось с Митей,
И как потом
Он оказался здесь.
— Ну Настенька, родная
Не реви ты.
От твоих слёз
Рассыплюсь я здесь весь.

— Меня и так трясёт,
Как в лихорадке,
Я сделаю для Митьки,
Что смогу.
Лишь был бы жив
И будет всё в порядке,
Поверь родная,
Я тебе не лгу.

Текла беседа дальше
Со слезами,
Казалось, что
Не будет ей конца.
Митяй боготворил
Лишь только маму,
И он совсем,
Совсем не знал отца.

И если бы не эта их
Разлука,
И рядом был бы
С ним отец всегда,
То он бы в нём
Нашёл конечно друга
И эта не случилась бы
Беда.

Но, что теперь,
Коль чемодан украли,
Ушедший поезд
Здесь не виноват.
Ах, если б было так,
Ах, если б знали,
К чему здесь оправдания
Слова.

Теперь хоть как,
Спасать надо Митяя,
И всё пока в Степановых
Руках.
История конечно
Не простая,
И не решить всё сразу
Впопыхах.

Степан сказал,
Ему надо уехать,
Там надо многих
Срочно допросить.
Потом вернётся тут же,
Словно эхо,
Тебе меня придётся
Отпустить.

Теперь уж я тебя
Не потеряю,
Мы будем снова
Дружною семьёй.
Но главное,
Помочь надо Митяю,
Конечно если он ещё
Живой.

Зимой в тайге,
Кто знает, что с ним стало.
Что б правда не всплыла,
Могут убить.
Таких уж было случаев
Не мало,
И дело это
Надо торопить.

19

Искать в тайге
Митяя перестали,
С расчётом тем,
Что был бы он в тайге.
Его давно бы волки
Растерзали,
А он ушёл почти что
На легке.

И той еды на долго б
Не хватило,
Что сухарей собрал
И соли он.
Два месяца с тех пор,
Как всё случилось,
Как самый гадкий
И дурной весь сон.

Степан приехал в часть,
И на допросе,
Присутствовали все,
Кто был избит.
И запинались все
На том вопросе,
За что Митяй
Всех вместе начал бить.

За что он к ним
Имел такую злобу,
Кто закрутил
Всю эту канитель.
Убитые что были
В драке оба,
Он убивать их точно
Не хотел.

Он невменяем был,
Он был в аффекте.
Удар свой не возможно
Расчитать.
В таком он с ними
Выступил аспекте,
А те не стали даже
Возражать.

К тому ж нашёлся
С совестью солдатик:
— Мы виноваты сами
Перед ним.
Я говорил,
Что издеваться хватит,
Но только лишь
Смеялись все они.

А Ваш Митяй
Он парень то, что надо,
И по заслугам
Всыпал он всем нам.
Он лучший работяга был
В бригаде,
И не чета
Всем прочим пацанам.

Ему посылку
Мать его прислала,
А мы её все стали
Пожирать.
К тому ж ещё и издеваться
Стали,
И осмеяли любящую
Мать.

Не за посылку
Он побил нам морды,
А лишь за то,
Что тронули мы мать.
А Митька, хоть спокойный,
Но и гордый,
Ему не захотелось
Нас прощать.

И не хочу
Я больше быть подонком,
И на суде, коль надо,
Всё скажу.
Ему ведь фото мамы,
Как иконка,
И я своею также
Дорожу.

Нам надо всё признать
И повиниться,
Он только честь,
Как надо, отстоял.
И нам побил
Бессовестные лица,
И сам бы тоже
Поступил так я.

Я не стукач,
Но совесть меня гложет.
Он кинул вызов всем,
Уйдя в тайгу,
Он там один
И кто ему поможет,
Я здесь хотя бы
Правдой помогу.

— Степан сказал:
Ему отец я, братцы.
Мы с ним уже в разлуке
Много лет.
Но и за-то, что с вами
Стал он драться,
Его вины,
Я понял, просто нет.

Спасибо вам,
Что рассказали правду.
У вас у всех ведь
Мать есть и отец.
И он средь вас
Ведь тоже был на равных,
Его печальный
Мог бы ждать конец.

Степан в своё вернулся
Управленье,
И следаков собрал всех
На совет.
И все сказали,
Как на удивленье,
Вины Митяя
В этом деле нет.

И вынесли они своё
Решенье,
Что не подсуден он,
Не виноват.
И подали на суд они
Прошенье,
Вину с Митяя за убийство
Снять.

Собрав все в папку
Эти документы,
Степан в посёлок «Рожь»
Поехал вновь.
И вот как раз
Уже к тому моменту,
И родила там Митькина
Любовь.

А родилась у ней
Девчёнка Лера.
И вся в Митяя,
Даже без балды.
И спрашивать не надо тут
И верить,
Похожи словно
Капли две воды.

И к ним пришли
Степан с Анастасией,
На внучку на родную
Посмотреть.
А где теперь
Митяя то носило,
От боли той
Хотелось умереть.

20

А Митька был в тайге
От них далече,
И из того
Он многого не знал.
Иначе бы
Случилась у них встреча,
И к сердцу дочь
Свою бы он прижал.

Пусть даже не вернулась бы
Глафира,
И пусть не стал бы бить
Старлея он.
Но он бы сам с собою
Жил бы в мире,
И с той, кто от него
Теперь рождён.

В селе на много лет
Утихли страсти.
И жизнь вся покатилась
Чередом.
Степан и Настя
Обрели вновь счастье,
Что с внучкой посещало
Старый дом.

Родители Глафиры
Тоже млели,
Когда носили внучку
На руках,
Она росла красивой,
Не болела,
И очень была рада
Старикам.

Старлею дали в чине
Повышенье,
Теперь уже Семён
Был капитан.
И дочку бросив им
На попеченье,
К его с Глафирой
Двинулись местам.

Уехали в своё село,
В Калугу.
И жизнь свою
Устраивали там.
Митяй уже Глафире
Не был другом,
Теперь был мужем
Сеня капитан.

Глафира поступила
В театральный,
И вскоре стала там
Кинозвездой.
Играла и в театре
Шедеврально,
И выглядела очень
Молодой.

Семён поднялся то же
Очень шустро.
И был уже полковником
Теперь.
Ведь папа генерал,
Это не шутки,
Пред ним любая
Открывалась дверь.

О дочери они
Не вспоминали,
Как и о Митьке
То же никогда.
По заграницам
Ездили, мотались,
И шли у них
Счастливые года.

21

Митяй уже привык,
К таёжной жизни,
Окрестные облазил он
Места.
Теперь ему тайга,
Его отчизна,
И всё в тайге понять
Его мечта.

Он понял, что
До крупных поселений,
И до Иркутска
Тридцать с лишним вёрст.
Митяй не знал
Ни устали, ни лени,
И каждый день
Дневник о жизни вёл.

Тетрадок общих
Взял штук пять он в части,
Ещё с десяток
Взял карандашей.
Писать и рисовать
Там было счастьем,
Как водки жбан,
Для ярых алкашей.

Когда писал,
Он словно вёл беседу,
С незримыми душевными
Людьми.
И он писал,
Как спал, что ел к обеду,
Во всех делах
Он был неутомим.

За десять вёрст,
Нашёл он старый лагерь,
Какой-то экспедиции
В тайге.
И так, как он
Был сильным работягой,
То многое он перенёс
К себе.

Хорошую на домик
Сделал крышу,
Хорошее окошко
Со стеклом.
И дом теперь
Совсем хороший вышел,
И было в нём
Уютно и светло.

Хорошие ещё он сделал
Двери,
И эти двери
Мог он запирать,
Теперь забраться в дом
Не смогут звери,
И можно уже спать
Без топора.

В одну деревню
Он ходил за хлебом,
И в два конца
Пол сотни делал вёрст.
Но он почти никем
Замечен не был,
Да лишь бы не разбойник
И не вор.

Его уже давно
И не искали,
Он неподсуден был
И снова чист.
И там о происшествии
Не знали,
И знали б, то ж
Никто не настучит.

В таёжных сёлах
Люди, как железо.
Не трогай их,
Не тронут и они.
И там ещё
Разжился он обрезом,
Теперь его
Спокойней стали дни.

Он гильзы взял и пороху
И дроби,
И пару пачек также
Капсюлей.
Теперь ка напади, давай,
Попробуй,
И тут же сам отхватишь
Шиздюлей.

Он на силки
Ловил себе зверушек.
Подстреливал порой
Тетеревов.
И мяса тоже
С хлебом вволю кушал,
И был ещё силён
И был здоров.

Но он давно не стригся
И не брился,
Теплей так было
В холоде пурги.
И через год,
Как здесь он поселился,
Он был уже
Хранителем тайги.

Так все о нём
Шушукались друг с другом,
Народ из близ лежащих
Деревень.
Митяй же изучил там
Всю округу,
Ведь по тайге
Бродил он каждый день.

Спасал зверушек он
От браконьеров,
Кто лесом торговал,
Он к чёрту гнал.
Он вежлив был всегда,
В одной манере,
И в первый раз
Он всех предупреждал.

И говорил:
— Мол, впредь не попадайся.
В другой раз строго
Я спрошу с тебя.
Тайга для всех,
Ходи и наслаждайся,
Всё в ней храня
И истинно любя.

И я прошу,
Вредить тайге не надо.
Она живая,
Как и мы с тобой.
Для всех здесь хватит,
И грибов, и ягод,
Не надо портить
Тишину стрельбой.

Тайга, она совсем
Не любит жадных,
И может из нас каждого
Спасти.
Меня уже
Она спасла однажды,
И мне теперь
Лишь с нею по пути.

И ей теперь
Хочу платить я тем же,
И ель сберечь,
Косулю и лося.
И браконьеры
Попадались реже,
И канитель
Другая то же вся.

Тех, кто блуждал,
Он выводил из леса,
Спасал их от медведей
И волков.
Кто если с ним
Затеивал беседу,
Он сразу исчезал
И был таков.

Он грибников
Водил в места грибные,
И ягодные открывал
Места.
Не нарушай
Лишь правила лесные,
И каждого исполнится
Мечта.

Но прогонял он чёрных
Лесорубов,
Кто жёг в лесу
Опасные костры.
Он гнал всех тех,
Кто всё безумно губит.
Тайга, он говорил,
Богов дары.

В лесных озёрах,
Тех, кто ставил сети,
Не жадничайте,
Вы здесь не одни.
Для всех людей
Дары здесь божьи эти.
Должны ловить здесь рыбу
И они.

И если рыба
Вдруг пошла на нерест,
То рыбакам всем
Преграждал он ход.
Одни кричали:
— Завелась вот нечисть,
Другие ж говорили:
— Во даёт!

За то леса
В местах тех не горели.
И развелось
Достаточно зверья.
Митяя все любили
И жалели.
И вопрошали:
Где его семья?

Откуда он такой здесь
Появился,
Усталость, страх
Не ведомы ему.
Он никогда
Ни на кого не злился,
Он, как хозяин,
Был в своём дому.

Он охранял там каждый
Муравейник,
И лёжки диких
Сытых кабанов.
И он был там,
Как бы лесник — затейник,
И всех спасти,
И всем помочь готов.

Ходил обросший он,
Как лев в саванне,
Но был всегда
Опрятен он и чист.
У домика
Себе построил баню,
И каменку хорошую
В печи.

Любил он в бане
Баловаться паром,
И тщательно смывал с себя
Всю грязь.
Беда одна,
Лишь в том, он жил без пары.
Не заводил ни с кем он
Близко связь.

Да и его
Чурались бабы тоже,
Иной раз тихо выйдет
Из кустов.
У них у всех
Мороз бежал по коже,
И проливалось сразу
Сто потов.

Он говорил:
— Не бойтесь меня бабы,
Не причиню я вам
Ни капли зла.
На вас мне просто
Посмотреть хотя бы,
А то без женщин
Жизнь мне не мила.

А те ему в ответ:
— Иди ты, леший,
Найди себе медведицу
В лесу.
И пусть она тебя
Хотя б причешет
И наведёт
Какую-то красу.

А то вон сердце
Опустилось в пятки,
Мы по одной
Теперь не ходим в лес.
А то ты тут
Играешь, ходишь в прятки,
Того гляди,
Что можешь и заесть.

— Да нет, не ем я мясо
Человечье,
И я не леший,
Я такой, как вы.
Тайги я просто этой
Пленник вечный,
И вашей страх теперь
Живой молвы.

Я то же человек,
Хотя и грешный.
Ведь сами же
Вы дали имя мне.
То я тайги хранитель,
То я леший.
Лишь от людей
Живу я в стороне.

И сколько проживу я так,
Не знаю.
Но так пока велит
Моя судьба.
А у меня и мамка есть
Родная,
И отчая мне милая
Изба.

И девушка была,
Краса, красою
И ждать мне обещание
Дала.
Но длинною
До пят своей косою,
Следы свои к себе
Все замела.

22

Годы шли,
И что творилось в мире,
Ничего о том
Митяй не знал.
Но не мог забыть он
О Глафире,
И её частенько
Вспоминал.

Он не знал,
Что родилась дочурка,
Что реабилитирован
Давно.
К тайге он был прикован
Почему-то,
А всё, что было дальше,
Всё-равно.

А Лера, его доченька,
Взрослела,
Красивая была,
Как её мать.
Глафира её видеть не
Хотела,
Им на всё с Семёном
Наплевать.

От жены от первой,
У Семёна,
Тоже рос парнишка
Озорной.
И папкиной тропой шёл
Проторённой,
Глафиру мамкой называл
Родной.

И он конечно знал,
Что на Урале,
Взрастала Лера,
Гибкой, как лоза.
И Глафира с Сенькою
Мечтали,
Вот её бы сыну
В жёны взять.

Парнишку звали
Этого Никитой,
Он на три года
Старше Леры был.
Он был красив,
Был хорошо воспитан,
И тоже всё военное
Любил.

Как говорили,
Что он был весь в деда.
В училище он лётном
Был курсант.
Нет дело он военное
Не предал,
Стать лётчиком военным
Был талант.

Никите было лет уже
Шестнадцать,
Тринадцать Лере,
Школьнице пока.
Но как-то стали
С ней они встречаться,
Никита приезжал
Из далека.

Они друг другу
Нравились безбожно,
Никите форма
Очень шла к лицу.
Они уж целовались
Осторожно,
Что б не донёс бы
Кто-нибудь отцу.

Да и бабуля Лерина
И деда,
Могли бы тоже
Задницу надрать.
За то, что егоза та,
Непоседа,
Повадками пошла своими
В мать.

Вторая бабушка её
Анастасия,
Болела очень
И совсем слегла.
И Митьку разыскать
У всех просила,
И в этих мыслях
Так и умерла.

И в тот же год
Скончалась и Агаша,
То ли инфаркт у ней,
То ли инсульт.
Осталась дочь
Одна её Наташа,
И хоть воруй теперь,
Хоть карауль.

Хоть в колокол звони,
Хоть бей о стену,
Разматывай, хоть сматывай
Клубок.
Но не вернёшь ни что
И не изменишь,
Того не изменить,
Что сделал Бог.

Наталье этой
Было лет уж тридцать,
А замуж так она
И не пошла.
Не удалось
Красивой ей родиться,
За-то у ней
Все ладились дела.

Работала она там
В сельсовете,
Толь машинистка,
То ли секретарь.
Незаменимой та была
На свете,
И к ней бежали все
И мал и стар.

Вопросов там решалось
Очень много,
Сам председатель
Справиться не мог.
То вся уже
Разъехалась дорога,
То у кого-то
Потолок промок.

То направленье надо
На учёбу,
То справка на продажу
Для скота,
То кто-то на кого-то
Точит злобу,
Смородину стащили
Всю с куста.

То дети обносились все
До дырок,
То выписать дровишек,
Иль жердей.
То печь чадит
И вся исходит дымом,
Да нужд ведь всяких
Много у людей.

Вот так Наталья эта
И трудилась.
И так она
Одна там и жила.
Но Бог и ей
Свою окажет милость,
И может быть
Она её ждала.

23

Митяй уже с тайгою
Так сроднился,
Как-будто он тайгою
Был рождён.
Он просто жил
И на судьбу не злился,
И не загадывал,
Что будет дальше, он.

В капкане он
Нашёл как-то волчонка,
— Ну, что, опять
Лютуют мужики?
Принёс щенка,
Поломана лапчёнка,
И он его лечил
Кормил с руки.

Срослась на удивленье
Лапка быстро,
К нему волчонок
Очень пообвык.
И он щенку тому
Дал имя «Выстрел»,
Хотя сперва хотел
Дать имя «Клык».

Но всё-таки решил,
Что будет «Выстрел»,
Ведь так ещё никто
Не называл.
Щенок был очень смелым
Рос он быстро,
И вскоре крупным
Он матёрым стал.

И за Митяем,
Вечно бегал следом,
И у полати
Рядом спал в избе.
И завтракал с ним вместе
И обедал,
И лучшим другом
Стал в его судьбе.

Куда Митяй,
За ним туда и «Выстрел»
Он за Митяя б
Бросился в огонь.
Однажды человек
С ружьём к ним вышел,
Митяй успел сказать только
— Не тронь.

Но «Выстрел»
Всё рычал и скалил зубы,
Митяй подумал,
Что-то здесь не так.
Тот человек
Был очень злым и грубым,
И он ворчал:
— Развёл себе собак.

Митяй сказал:
— Но это не собака,
А самый настоящий
Серый волк.
— Да ладно, с вами
Неча мне балакать,
Ведь я с ружьём,
Какой те с волка толк.

— Таких сердитых
Я ещё не видел,
Повежливее б надо,
Человек.
Ведь я тебя ни капли
Не обидел,
А ты уж злобу
Затаил на век.

А если стрельнешь ты
И промахнёшься,
Ты думаешь, что ты
Уйдёшь живым?
Ты зря так над судьбою друг
Смеёшься,
Ведь ты лишиться можешь
Головы.

И в это время
«Выстрел» сделал выпад.
И он уже висел
На кадыке.
Мужик упал
И карабин с рук выпал.
Но тут же нож
Блеснул в его руке.

Митяй ударил
По руке ногою,
И нож упал от них
За метра три.
Не очень подготовлен был
Он к бою,
Митяй команду волку дал
Замри.

Тот бросил мужика
И сделал стойку.
И был Митяй
С ружьём на перевес.
— За этот бой
Тебе я ставлю двойку.
Ну вот и всё,
И кончился ты весь.

Митяй его связал
И молвил строго:
— Чуть рыпнешься,
Получишь пулю в лоб.
И по знакомой
Лишь ему дороге
Потом повёл пленённого
В село.

Там в этом деле
Разобрались быстро,
Митяю участковый
Руку жал.
За то, что он
И друг сердечный
«Выстрел»,
С Китая диверсанта
Задержал.

— Вам объявили
Премию за это,
За диверсанта
Тысяча рублей.
Вам генерал
Передаёт приветы,
Уже с Иркутска
С вотчины своей.

Желает вам здоровья
И удачи,
За бдительность
И ваше мастерство.
Митяй сказал:
А как же нам иначе?
Для нас это простое
Естество.

Но, а за деньги
Очень благодарен,
Поизносился
Я уже давно.
Мне люди из одежды
Кой-что дали,
Но этого мне мало
Всё равно.

И свежих надо
Закупить продуктов,
Там сахару песку,
Муки и соль.
Как я в лесу
Пятнадцать лет уж стукнет,
Взять надо водки,
Вылечить что б боль.

Я так не пью,
Лишь по особым датам.
А дат особых
Много у меня.
С тех пор, как я любил,
Как стал солдатом,
И как мой Бог
От смерти спас меня.

Он попрощался
С добрым участковым.
И «Выстрелу» сказал:
— Пойдём родной.
Для нас с тобою
Жить в лесу не ново,
Коль нет у нас
Обители иной.

24

И, как во сне,
Прошло ещё три года.
Никита лётчик,
В чине лейтенант.
И с Леры взгляд
Он любящий не сводит,
С плеча его свисает
Аксельбант.

А Лера рядом
В платьице коротком,
Блистает красотою
Длинных ног.
Она ему казаться
Хочет кроткой,
А он дождаться
Губ её не мог.

Она же его
Сдерживала прочно,
Вот бабка с дедом
В гости собрались.
И мы одни
С тобою будем ночью,
Тогда целуй, сколь хошь,
И не журись.

Никите год уже
Пошёл двадцатый,
А Лере лишь
Семнадцатый годок.
И Леру вроде
Рановато сватать,
Но, а Никита
Ждать уже не мог.

И вот они одни лишь
С Лерой дома,
А Стариков не будет
До утра.
Их похожденья
Всем давно знакомы,
И молодым
Любить пришла пора.

Никита весь дрожал,
Как в лихорадке,
Он с девушкою голой
В первый раз.
Была она желанною
И сладкой,
И не сводил с неё
Своих он глаз.

Она была красивой,
Как Богиня,
Девичья грудь
Вздымалась, как волной.
Без устали
Шептал он её имя,
— Моя родная,
Будь всегда со мной.

Он языком лизал её
Сосочки,
Те напрягались жёстко,
Как ростки.
Ему хотелось
Слиться с нею очень,
Но было там
Препятствие руки.

Она спросила:
— А не будет больно?
А он ответил:
— Мне откуда знать?
Ведь мы ж с тобою
По свободной воле,
Без этого
Семье ведь не бывать.

А я хочу с тобою
Пожениться,
И на руках
Всю жизнь тебя носить.
И сын у нас с тобой
Потом родится,
Ведь так у всех,
Хоть у кого спроси.

Когда-то всё
Случается в первые,
Тебя я, как смогу,
Поберегу,
Ведь мы с тобою,
Милая, живые,
Пусти меня,
Я больше не могу.

И по постели
Разметавши руки,
Его губами
Та прикрыла рот,
Что б изо рта
Не вырвалось ни звука,
Вдруг будет больно
Если он войдёт.

Но всё случилось
Нежно и тактично,
И в них обоих
Пробудилась страсть.
И они вместе
Двигались ритмично,
Друг другом вместе
Наслаждаясь всласть.

Так было до утра
Раза четыре,
И им ещё
Хотелось повторять.
Шептала Лера:
— Ты мой лучший в мире,
Тебя мне очень страшно
Потерять.

25

Похоронил Степан
Анастасию,
И уезжать собрался
С их краёв.
Куда, не знал,
Ведь велика Россия,
Но здесь он потерял уже
Своё.

Найти себе подругу —
Не светило,
Чем любят всё
Отстреляно давно.
Да внучка тоже,
Зажигает с милым,
И он для них,
Как на глазу бельмо.

Митяй уже наверно
Тоже сгинул.
Уже его
Шестнадцать нету лет.
Но, прежде чем
Село это покинуть,
Степан отнёс бумаги
В сельсовет.

Бумаги те,
Что Митька не виновен,
И если вдруг
Вернётся он когда,
Пусть с них начнётся
Жизнь его по новой,
И пусть он будет счастлив
Навсегда.

Там в сельсовете
Девушка Наташа,
Бумаги положила эти
В сейф.
Как жалко мне,
Что жизнь сломалась ваша,
Хотя такое горе
Есть у всех.

Степан Наташу
Приобнял за плечи:
— Ну мне пора,
Красавица, прощай.
Быть может я
Когда-нибудь вас встречу,
Иль вы меня
Быть может невзначай.

Степан ушёл
Один на остановку,
Та в зеркало
Взглянула в тишине.
Мне как-то не удобно
И неловко,
Что я красавица,
Сказал так обо мне.

Она ещё вертелась
И смотрелась,
— А в прочем, как смотреть,
То я вполне
С мужчиной бы хорошим
Отогрелась,
Завидовать бы начали
И мне.

Быть может вдруг
Ещё вернётся Митька,
Отдам ему бумаги
От отца.
И он, как друг,
Войдёт в мою калитку,
И будем мы с ним вместе
До конца.

Как говорят у нас,
Мечтать не вредно,
Но надо снова
Браться за дела.
Так много просьб
От нищих и от бедных,
Я им бы всё на свете
Отдала.

Ещё она не знала,
Что так будет.
Что будет в этом деле
Компаньон.
И что людей теперь
Он также любит,
И что сюда
Ещё вернётся он.

26

Митяй затарился,
Провизией и прочим,
И с «Выстрелом» опять
Ушёл в тайгу.
Он выпил водки,
И не спал той ночью,
— Зачем — он думал
— Лес я стерегу?

Быть может всё
Давно уже забылось,
Быть может я
Не нужен ни кому.
Ведь Бог мой подарил мне
Эту милость,
И вывел снова к свету
Через тьму.

Однажды с «Выстрелом»
Они забрались в скалы,
Была там не высокая
Гряда.
Из необследованных мест
Одно осталось,
И не ходил сюда он
Никогда.

И на одном большом
Овальном камне,
Заметил восклицательный он
Знак.
Пошевелил он камень тот
Руками,
И он легко
Отъехал просто так.

Под камнем тем
Платформа на колёсах,
Под ними был
Глубокий тёмный лаз.
Он влез туда,
На сколько удалось там,
Два сундука
Увидел сразу в раз.

Поднялся наверх,
Осмотрелся, тихо,
И «Выстрел» завилял
Своим хвостом.
— Вот радость затмевает
Жизни лихо,
И кажется я стану
Богачом.

Митяй опять
Залез, на сколько можно.
И крышку он поднял
У сундука.
— О Господи,
Да это ж не возможно,
Схватила слиток
Золота рука.

Сундук был полон
Килограммов триста,
Как домино
Уложенные в ряд.
Всё аккуратно,
Грамотно и чисто,
Белогвардейский
Прятал здесь отряд.

Другого сундука
Поднял он крышку,
И чуть не обмер
С этой красоты.
Браслетов, и колец
Три сотни с лишним,
И золочёные с алмазами
Кресты.

И ожерелья там
И разные подвески.
И  изумруды дивной
Красоты.
Что б радоваться
Повод очень веский,
Достойный самой
Царственной мечты.

Митяй чуть не опешил
От находки,
И камнем вновь
Прикрыв в подполье вход.
Он тут же сразу,
Бодрою походкой,
Теперь в Иркутск
Направился в поход.

С собою взял лишь золота
Он слиток,
С другого сундука
Лишь только брошь.
А то и не поверят ведь
Поди ты.
И скажут, всё ты выдумал
И врёшь.

Бежал за ним,
Не отставая «Выстрел».
Находку эту
Надо сдать властям.
И потому
Шагал он очень быстро,
И через семь часов
Уже был там.

Зашёл в Горком,
Спросил, кто самый главный?
И с первым он сидит
Секретарём.
А тот подумал,
Сумасшедший явный,
Или какой-то просто
Дуралом.

Как он предполагал,
Так всё и вышло,
И секретарь
Кому-то позвонил.
Вы, что не верите что ль мне,
Ядрёна дышло.
И брошь и золото
На стол он положил.

И секретарь
Даже привстал со стула,
На золото он выпучил
Глаза.
Как-будто был
С глубокого загула,
— Ну ты даёшь.
Он только и сказал.

Потом к нему
Уже входили люди,
И сформирован быстро был
Отряд.
И секретарь сказал:
-Ты с ними будешь.
Хотя Митяй быть с ними
Сам был рад.

Потом пестрели
Все о том газеты.
Что золото сыскалось
Колчака.
Корреспонденты в лес
Пошли искать ответы,
У этого лесного мужика.

Однажды в лес
Пришла к нему старушка.
Такая, лет наверно
Шестьдесят.
Так сколько лет
Живёшь ты здесь,
В избушке?
Митяй ответил просто
— Двадцать пять.

Тебе милок домой уже
Пора бы.
Ведь ты двано
Ни в чём не виноват.
Побрился б и постригся
Ты хотя бы,
А то родных
Как будешь целовать.

— Вы кто? Спросил Митяй
У той старушки,
Лечу я души
Страждущих людей.
Я вижу, ты
Прирос к своей избушке,
И растворился весь
В своём труде.

Ты вот что, милый,
Собирайся к дому,
Понадоблюсь,
Ты приезжай ко мне.
Друг другу мы
Теперь с тобой знакомы,
А я тебя увидела
Во сне.

Меня ведь люди
Называют ведьмой,
Но может быть они все
И правы.
И у таких, как ты,
Все знаю бредни,
И про все их
Болезни головы.

Вернись домой
И я ручаюсь словом,
Там ждут тебя
Родные и друзья.
И жизнью заживёшь
Совсем ты новой,
И оставаться
Здесь тебе нельзя.

Волка с собою
Не бери, не надо.
Его уже совсем не долог
Век.
И он в лесу остаться
Будет радым,
Ведь это волк,
А ты вот человек.

Митяю та дала
Свой сельский адрес.
Понадоблюсь,
Ты разыщи меня.
А я с тебя снимаю этот
Арест,
Теперь живи,
Родных своих храня.

Старушка, как пришла,
Так и исчезла.
И Митьку потянуло в раз
Домой.
А «Выстрел во дворе
Стоял облезлый,
Ведь линька у волков
Всегда весной.

Митяй с собой
Не взял ни одной вещи.
И, попрощавшись с «Выстрелом»,
Пошёл.
Наказ старушки
Оказался вещим,
И «Выстрел» от него
Глаза отвёл.

Митяй прошёл
Шагов наверно двести,
И оглянулся раз ещё
Назад.
Но «Выстрела» уж не было
На месте,
Глаза Митяю
Застила слеза.

27

А там у них в селе
С названьем хлебным,
Где не было Митяя
Много лет,
Плачевные дела
Прошли под небом
И многих стариков
В живых уж нет.

В семнадцать мальчик
Был рождён у Леры,
И дали имя мальчику
Игнат.
Никита стал военным
Офицером,
И он в Афган уехал
Воевать.

Был лётчиком он там
На вертолёте.
Через три года
Там он и погиб.
Казалось бы
Вся жизнь его на взлёте,
Судьба же резкий
Сделала изгиб.

Домой вернулся
В цинковом он гробе.
И гроб не вскрыв,
Похоронили там.
Такое впечатлительным
Особам,
Смотреть нельзя,
Тот ужас не для дам.

Один только кусок
Сгоревший мяса,
Остался от красавца
Молодца.
И чёрный саван,
Как поповья ряса.
Ещё инфаркт
Случился у отца.

А Лера столько
Плакала ночами,
Себя до смерти
Чуть не извела.
Её жалели все
И угощали,
И та в конец
Безбожно запила.

Игнат на попеченьи был
У бабки,
А дед уже как умер
Года три.
Мальчишка рос,
Весёлый и не слабый,
Видать Митяя
Стержень был внутри.

Через четыре года
С болью острой
Ушла за своим дедом
Бабка в след.
Игнат совсем
Остался без присмотра,
Ему тогда уж
Было восемь лет.

Глафира же в село
Не приезжала,
Ни мать не хоронила,
Ни отца.
И по гастролям
Часто уезжала,
С бесстрастным видом
Милого лица.

Семён состарился,
Ходил лишь только с тростью.
Ушли родители обои
В мир иной.
И он жену
Встречал, только как
Гостью,
И он почти не виделся
С женой.

И он уже привык,
К таким разлукам,
После инфаркта
Был он очень слаб.
Ему конечно
Было не до внука,
Тем более уже
И не до баб.

Он говорил,
Они исчадье ада,
И если б вновь
Вернуть назад года,
То он сказал бы,
Женщин мне не надо,
И не женился б сам он
Никогда.

И вот осталось
Только для Игната,
Уйти и жить
С учёбой в интернат.
Таких там было много
В интернате.
Без попечения
Оставшихся ребят.

28

Митяй в Иркутске,
Снова был в Горкоме,
Когда туда
Был вывезен весь клад,
Ему тот секретарь
Сказал знакомый:
— Вас видеть здесь
Всегда я буду рад.

После того,
Как клад пройдёт оценку,
И ряд необходимых
Экспертиз.
Из всех богатств
И вам дадут маленько
И будите богаты,
Как маркиз.

Но двадцать пять
Процентов, это точно,
Ну, а пока вам нужно
Подождать.
И вас пока награда
Ждёт заочно,
Но всё равно
Должны её вам дать.

В Иркутске всё
По-старому, как было,
Хотя страны советов
Больше нет.
И править стали
Те же, кто и были,
Лишь поменялись
Вывески и цвет.

Митяй же ничего
Не знал об этом,
Не все сумели вывески
Сменить.
И спрятавши по-глубже
Партбилеты,
Те стали вновь
Препятствия чинить.

Стал первый секретарь,
Главой управы,
Лишь вывеска
Сменилась на двери.
Но также он командовал
По праву,
Пристроились
И все его шныри.

Теперь здесь коммунистов
Больше нету,
И я уже теперь
Не секретарь,
Я это говорю
Не по секрету,
И впредь уже
Не будет так, как встарь.

И потому
Своё вознагражденье,
Вы в долларах
Получите теперь.
В том есть принципиальное
Значенье,
Советской власти
Больше ты не верь.

Теперь у нас всё будет
По другому,
Долой социализм
И коммунизм.
Все изменения
Заметишь ты и дома,
Теперь будет во всём
Оппортунизм.

Не так, как раньше,
Только власть советов,
И в оппозиции
Кто хочет, может быть.
Не будут и преследовать
За это,
Что б каждый мог
Добро себе творить.

Митяй же стал рассказывать,
Как было,
Как очутился
В этой он тайге.
Что это коммунисты всё
Творили,
И, словно псам,
Кричали всем «к ноге».

Что издевались просто
Над народом,
Не влево шаг тебе,
Не вправо шаг.
Что никакой не ведали
Свободы,
Что в теле еле
Теплилась душа.

Что эта власть
Во всём была преступна,
И в армии был первым
Политрук.
За маленькие вольные
Поступки,
Виновным это
Не спускали с рук.

А в то же время,
Ярые злодеи,
Которые седели
На верхах,
Поддерживая подлые
Идеи,
Свободу слова
Обращали в прах.

Коль коммунист,
То ты не виноватый,
За власть советов,
Значит — ты герой.
И потому и он
Служил в стройбате,
И заработал
Этот геморрой.

Не соглашаясь,
С гнётом над собою,
Он тех поверг,
Кто был ему врагом.
И вышел победителем
Из боя,
Но и остался всё же
Дураком.

И четверть века
Был в лесу, как леший,
По совести своей
Хранил тайгу.
Я знал, что по закону
Я был грешен,
Но предо мною
Родина в долгу.

Глава управы
Сделал все запросы,
И вскоре получив на них
Ответ,
Сказал у власти
Нет к тебе вопросов,
Да и вины твоей
Ни в чём уж нет.

Тебя во-первых
Сразу оправдали,
Теперь ещё
И давность этих лет.
И что ты жив,
Они не ожидали,
И шлют тебе
Свой пламенный привет.

Так что сухим ты вырвался
Из пасти,
И неожиданно богат
Ещё теперь.
Я дал команду
Выдать тебе паспорт,
Отныне человек ты,
А не зверь.

29

Митяй пошёл, 
Постригся и побрился,
Купил себе и шляпу
И костюм.
И он уже совсем
Преобразился,
Раскованнее стал
От вольных дум.

В гостинице ему
Пробили номер,
Питался он там тоже
На заказ.
Митяй сказал:
— Я рад, что я не помер,
Что жизнь так поменялась
Сразу в раз.

Прошло ещё
Наверное дней десять,
С управы для него
Пришло письмо,
Хороших было много в нём
Известий,
Что может он
Отправиться домой.

Что паспорт был готов,
И ждёт клиента,
Два с половиной миллиона
На счету.
С ним поступили так
Интеллигентно
Что б он скорей забыл
Про жизнь ту.

И вот уже Митяй
Летит в Челябинск.
Но город он
Совсем не узнаёт.
Ни так он весь разбит,
Ни так расхлябан,
На клумбах всё растёт
И всё цветёт.

Проспектов много новых,
Новых зданий,
Кругом плакаты
Вывески пестрят.
Совсем он не похож
На город давний,
Куда с экскурсией
Возили их ребят.

Ещё немного
И уже он дома.
Преобразилось так же
И село.
Но он не видит
Никого знакомых,
Куда же всех вас,
К чёрту, занесло.

Он подошёл
К своим родным воротам,
Всё заколочено
И двери, и окно.
И холодом в лицо
Пахнуло что-то.
О как уже он не был тут
Давно.

Он в дом вошёл,
Не топлено и сыро.
И серая на всех предметах
Пыль.
— А ведь когда-то
Здесь мне счастье было.
Но я уже
Давным, давно забыл.

Из дому взял
Одну лишь только фотку,
Где мать ещё
Довольно молода.
И в магазине взял,
Бутылку водки,
— Ну с кем же выпить мне
За все года.

И он стопы направил
К сельсовету,
Теперь управа
Сельская уж там.
Не уж-то же и там
Знакомых нету,
Тогда один
Я где-нибудь поддам.

Но в сельсовете
Встретил он Наташу,
Той продавщицы Глаши
Её дочь.
— Но вот хоть слава Богу
Люди наши,
Вы не могли б
Гражданка мне помочь.

Митяй, родной!
Да ты ли милый это?
Всплеснув руками,
Ойкнула она.
Не зря сегодня
Видела примету,
Бутылку не допитую
До дна.

От куда ты
И как здесь оказался,
Из глаз обоих
Слёзы полились.
И разговор печальный
Завязался,
За их не складную порой
Такую жизнь.

В тот год тогда, когда твоя
Скончалась мама,
За нею и моя ушла
Во след,
Но слава Богу,
Что мы живы сами,
В селе уж половины
Прежних нет.

Нашёлся твой отец,
И жил здесь с Настей
Когда Анастасию
Схоронил,
Он мне сказал,
Что нет здесь больше счастья,
И сам, куда не знаю,
Укатил.

Но вот тебе
Оставил он бумаги.
Они уже лежат у нас
Лет пять.
Что не виновен ты
В той передряге,
И жизнь можешь
Новую начать.

И вот ещё письмо,
Я не читала,
И Митька в руки,
Жёлтый взял конверт.
И воздуху Митяю
Стало мало,
И под ногами
Покачнулась твердь.

Отец писал:
— Сынок мой милый, здравствуй!
Надеюсь я,
Что ты письмо прочтёшь.
Сегодня у судьбы своей
Я в рабстве,
Ведь жизнь ты понял,
И меня поймёшь.

Не в наших всё
Желаниях и силе,
И причиняет боль
Разлука нам.
И мы живём в дали
От наших милых,
По прошлым мы
Скучаем временам.

Я вас нашёл,
Благодаря событьям,
Где ты решил
Покончить с подлым злом.
Но так всегда
Хотелось рядом быть мне,
И оказался с мамой я
Потом.

Не долго только
Счастье наше длилось.
Мы вместе тосковали
По тебе.
И Господа просили,
Что б дал милость,
Соединиться вместе нам
В судьбе.

Но снова вместо этого
Разлука,
И мамочка навек
Ушла от нас.
Я до конца
Держал её за руки,
Пока последний
Взгляд её погас.

Разлуки близких
Кажутся иными,
Мы больше им вниманья
Придаём.
Она только твоё
Шептала имя,
И мы с ней вместе
Плакали вдвоём.

Я потерял здесь всё,
Что только можно,
И оставаться здесь я
Не могу.
Что бы себя надеждой
Тешить ложной,
Пред вами буду
Я всегда в долгу.

Митяй читал,
Дрожали его руки,
И на бумагу
Капала слеза.
— Прости сынок,
Не вынес я разлуки,
И я ушёл,
Куда глядят глаза.

Отныне ты
От всех долгов свободен,
И в моём сердце
Будете вы жить.
Пусть росчерку пера
Мой путь подобен,
Но я пытался
Только честно жить.

30

Митяй построил дом
Большой и светлый,
Гектаров тридцать
Прикупил земли.
Со всеми на селе
Он был приветлив,
И в стройке ему люди
Помогли.

Потом контракт
Составил с интернатом,
И полностью
Провёл там весь ремонт.
И в первый раз
Увидел там Игната.
Тот наводил тогда
У старших шмон.

Он защищал
Обиженных и слабых,
Митяй увидел в этом
Добрый знак.
Ах если б кто-то
Намекнул хотя бы,
Ах если бы тогда ему
Узнать,

Что это кровь его
Кипит в ребёнке,
Хоть он и видел,
На него похож.
Но в мыслях поступал своих он
Тонко,
Цена такой любви
Лишь медный грош.

Стал в интернат
Возить Митяй продукты,
Что на подворье
Вырастил своём,
Там были мясо,
Молоко и фрукты,
Потом они продолжат всё
Вдвоём.

Так пролетело
Года три, четыре.
Митяй хотел,
Что б было всем тепло.
И вот случайно
Встретился с Глафирой,
Которая приехала в село.

Митяй хотел
Пройти сначала мимо,
Ещё в его душе
Саднила боль.
Но чувства эти
Были шагом мнимым,
И он сказал:
— Вновь встретились с тобой.

А ты ко мне
И в дом не заглянул-то,
А там тебя ведь
Доченька ждала.
Иль думал ты,
Тебя я обманула,
То значит от другого
Родила?

А ты теперь,
Шикарный стал и чинный.
Душа твоя
По царски широка.
В тебе всегда
Я видела мужчину,
А променяла вот
На слизняка.

И в сердце у меня
Такая мука,
Мы вместе ведь
Детей растить могли б.
Семёна сын,
То он заделал внука.
А сам в Афгане
Лётчиком погиб.

Только Семёну,
Этот внук не нужен.
Всем сердцем отторгает он
Тебя.
Все эти годы
Хоть жила я с мужем,
Но лишь тебя
В душе всегда любя.

Я теперь о многом
Сожалею,
И меня ничто уже
Не ждёт.
Но дочь надо спасать,
Она болеет.
И если не помочь,
То пропадёт.

Я, как ты видишь Митя,
Постарела.
Да и пошли поклонники
Не те.
Так бы вот закрыть
Глаза скорее.
Что б где-то на куличках
У чертей.

А я ведь стариков
Не хоронила.
И дочку нашу
Бросила на них.
Тогда я лишь одну себя
Любила,
А ты ведь был
Достойный мне жених.

Я свою теперь за всё
Терзаю душу.
Что с твоего свернула я
Пути.
И ты меня прости за всё
Митюша,
Вот просто так,
По-доброму прости.

Да и Семёна ты прости,
Коль сможешь,
И внук у вас ведь
На двоих один.
Хоть знаю я
Ему б набил ты рожу,
Но всё ж прошу
Жестоко не суди.

Он ведь и так давно уже
Наказан.
И сам теперь
Калекою живёт.
И его забытого
Ни разу
Попить чайку
Никто не позовёт.

А друзей,
Когда-то было много.
Но то скорее
Папины друзья.
Но между ними
Разошлись дороги,
А Сенькина в тупик ведёт
Стезя.

Ну что ж, спасибо
Господу за встречу,
Коль есть ко мне вопросы
Ты скажи.
И всё, что я смогу,
Тебе отвечу,
Но я себе сама
Сломала жизнь.

Пойдём со мной
Я познакомлю с дочкой.
А с внуком познакомишься
Ты сам.
Вот так бывает,
Когда связь порочна,
Её сгубила, как меня,
Краса.

31

Их встретила зарёванная
Дама,
И видно было,
Что она пьяна.
— Ах наконец-то
Появилась мама,
А интересно,
С кем это она?

— Я виновата пред тобою
Лера,
Но твой отец
Ни в чём не виноват.
— А я подумала,
Ты с новым кавалером,
А как скажи хотя бы
Папку звать?

— Это Ягудин,
Дмитрий он Степаныч.
В тайге провёл пол жизни
По судьбе.
Тебе я объяснять
Ни что не стану,
Он обо всём
Расскажет сам тебе.

И о твоём рожденьи
Он не ведал,
И что Игнат
Его есть кровный внук.
Ну мне пора,
А вы тут за беседой,
Не распускайте
Только в драке рук.

Глафира вышла
С ними не простившись,
— Послушай Лера,
Ей сказал Митяй.
С тобою завтра
Мы не похмелившись,
Поедем за здоровьем
В добрый край.

Что б утром завтра
Ты была в порядке,
Я твой отец
И это ты усвой.
Что б жизнь вновь
Тебе казалась сладкой,
Должна ты быть
Здоровой и живой.

И вот Митяй и Лера
В доме ведьмы,
-Теперь судьба
Меня к вам привела.
Таких больных
Диагноз ведь вам ведом.
И в гору у меня
Пошли дела.

Сказали вы,
Коль буду я нуждаться,
Теперь прошу я вас,
Спасите дочь.
И на других
Не стал я полагаться,
И только вы
Нам сможете помочь.

Её болезнь
Лечится не быстро,
Вам надо будет
С месяц тут побыть.
Лечить я буду дочку
Бескорыстно,
Она должна всё прошлое
Забыть.

И вот пока у них
Текла беседа,
Зашёл в дом крепкий
Рослый господин.
— А не пора ли
Всем нам пообедать,
Я есть хочу,
Но не могу один.

Старушка ведьма,
И Тамара Львовна,
— Знакомьтесь, это сын.
Сказала им.
Он руки всем подал
Беспрекословно,
И он сказал
Меня зовут Максим.

Я здесь приехал
Погостить у мамы,
Живу в Италии
И сам художник я.
А здесь у мамы
Воздух чистый самый,
И здесь ещё
И Родина моя.

Мне тридцать лет
Ни разу не женатый,
В Сицилии свой дом,
Роскошный сад.
Желанье будет,
То я без оплаты,
Всегда вас буду
Встретить очень рад.

32

Леченье Лере
Очень шло на пользу,
Она вновь стала свежей
И живой.
Максим же перед нею
Так и ползал,
И перед нею
Был он сам не свой.

Нарисовал, штук пять
Её портретов,
И повторял за нею
Каждый шаг.
Со стороны
Заметно было это,
Как ждёт её любви
Его душа.

Он так же очень
Сблизился с Митяем.
Его он называл
Любезный друг.
А перед Лерой
Парень просто таял,
И тяготился
От любовных мук.

Митяй же обратился
За услугой.
— Вот фото матери
Крупнее нарисуй.
Тебе буду признателен,
Как другу.
Иконописную создай ты ей
Красу.

Икона через день
Была готова,
Там женщины
Божественной был лик.
Рисунок был
Любого выше слова.
Митяй губами
К полотну приник.

— Пусть в моём доме
Будет, как икона.
Тебя Максим
Я буду вспоминать.
И буду я
С почтеньем и поклоном,
Тебя в местах
Родимых принимать.

Максим же тоже
Обратился с просьбой:
— Отдайте Вашу Леру
За меня.
Мне без неё
Совсем уже не просто,
В её сгораю пламени
Огня.

— Да я не против,
А что скажет Лера?
— Нет, я не против
быть ему женой.
Его любовь
Я чувствую и верю.
И я уже устала
Быть одной.

— Но коли так,
Что скажет твоя мама?
Тамара Львовна
Вслух произнесла.
Мой сын счастливый
Будет с нею самый.
И пусть творят с ней
Добрые дела.

А в мыслях проскользнуло:
— Я ведь знала,
Когда в тайге
С Митяем я была.
Я этого хотела
И желала,
И вот и все состряпались
Дела.

33

Митяй вернулся снова
В край родимый,
И по пути зашёл он
В сельсовет.
Уже никак
Пройти не мог он мимо,
Он понял, без Наташи
Жизни нет.

Он знал, что и она
К нему без слова.
Но не могла сказать
Ему о том.
Митяй сказал:
Хочу начать жить снова,
Пойдём ко мне женой,
В большой мой дом.

Любить буду тебя
До смерти самой.
И ты меня не бросишь
Никогда.
Тебе была бы
Рада моя мама,
И в доченьки к себе
Тебя б взяла.

Поскольку наших мамок
Больше нету,
С тобой дожны решить мы
Всё одни.
Одной мы плотью
Будем жить на свете,
На все для нас
Отпущенные дни.

Эпилог

Максим и Лера
В Итальянской вилле,
Под солнцем вместе
Обживают рай.
И мальчика себе они
Родили,
И имя дали мальчику
Митяй.

Максим поднялся очень,
Как художник,
И сын и Лера
Музы его две.
И он не выпускает
Свой треножник,
Идей же много новых
В голове.

Тамара Львовна,
Там в своём посёлке,
Из тех краёв
Не хочет уезжать.
Детей портреты
У неё на полке,
Она не устаёт их
Обожать.

Она довольна
Всей семьёй большою,
В её семье
И Митина семья.
И также лечит всех
Больных душою,
Что с разных едут мест
В её края.

И никому
Та не даёт отказа,
Она живёт лишь только
Для людей.
И всех к ней приходящих
Лечит сразу
И знает корень их болезни
Где.

Ведь слово ведьма,
Это значит ведать,
А от неё
Ничто не ускользнёт.
Она их знает
Помыслы и беды,
И людям снова
Жить она даёт.

Митяй с Наташей,
Тоже для народа,
Свои все отдают
Трудов плоды.
И в душах их
Любовь есть и свобода
И не свернут они
С той борозды.

Их внук Игнат,
Завхозом в интернате,
И с дедом он в делах его
Во всех.
На помощь людям
Время своё тратит,
И средь сельчан
Имеет он успех.

Глафира с мужем,
Так же там в Калуге,
Семён Митяю
Написал письмо,
— Ты б знал, как я
Хочу тебе быть другом,
Прости меня,
Что я такое чмо.

Глафира также
Трудится в театре,
И вдруг затосковала
По семье.
Ну, что прошло,
То не вернуть обратно,
И от того
На сердце больно ей.

Степан ещё нигде
Не объявлялся.
Быть может нет
В живых его давно.
Да он и сам
Не очень жить старался,
Ему без своей Насти
Все одно.

Волк «Выстрел» умер
На крыльце избушки.
Он ждал Митяя,
Что вернётся он.
Любовь животных —
Это не игрушки,
И им за эту преданность
Поклон.

16.10.2019