Той войны великой
Год настал последний,
Но в огне пожарищ
Полыхал весь мир.
А мужики все были
На рубеже переднем
И всю нечисть гнали
Уже на запад мы.
Мучима войною
Вся страна повсюду.
Ну а в сёлах силы
Лишь женщин и детей.
И мужскою частью
Союз, как обезлюдел.
И земля стонала
От ужаса смертей.
Ужасов случалось
Разных очень много.
Страх был, как на фронте,
Также и в тылу.
И молились люди,
Проклинали Бога,
Но никак препятствовать
Не умели злу.
Народ от страха трясся,
Словно от озноба.
Злоба, хоть и крепла,
Но и страх крепчал.
Хоронили мертвых,
Часто и без гроба,
Крест свой на могилу
Не каждый получал.
Осень была поздней.
Был холод на Алтае.
И совсем безлюден
Был весь этот край.
Детвора сбивалась
В группы, словно стаи,
И как львы, надёжно
Берегли свой прайд.
Детей лет постарше,
И кто в силе, женщин
Привлекали всюду
Для ручных работ.
Ну а все больные
И возрастом поменьше,
Чтобы им не сдохнуть,
Херели от забот.
Так все и страдали
В беспризоре дети.
Их бабушки не властны
Им мораль внушать.
Были бы отцы их,
Отходили б плетью,
Что б им не хотелось
Порядок нарушать.
2
И они сбивались
В маленькие стайки.
И свои в тех шайках
Были главари.
У всех есть секреты
И свои утайки.
За своих стой смело
Или сам умри.
Две девочки и парень,
Тоже одна шайка.
На промысел ходили
Только вместе все.
Про них потом с годами
Сочиняли байки,
Байки те вращались,
Как белки в колесе.
Главный у них парень,
Звали его Пашка.
Девочки две эти,
Катя и Айгуль.
И была у Пашки
Кругленькая ряшка,
И он сам был толстый,
Как с картошкой куль.
Девочкам тем было
Лет так по тринадцать.
А их другу Пашке
Все пятнадцать лет.
Не хотел никто с ним
На улице сражаться,
Был ширококостный
У него скелет.
Он был всегда голоден,
До умопомраченья.
Хоть когда-то было
Ночью или днём.
Пашку проклинали
Все без сожаленья
И если говорили,
То с горечью о нём.
Угощать подружек,
Что бы вкусным мясом,
Он в своей округе
Всех побил собак.
Для любой скотины
Пашка был опасен.
Был всегда бесстрашен,
Да и не слабак.
И в него влюбились
Эти две девчёнки.
И авторитетом
Он обеим был.
С ним всегда хотелось
Говорить о чём то
И делили кров с ним
Те одной избы.
Им однажды Пашка сделал
Предложенье:
— В тайге бы половить нам
Зайцев на силки.
Себе еды добудем
Для жизни продолженья,
А то рапорт пишут
Все мои кишки.
Я уже с десяток
Накрутил сам петель.
Потеплей оденьтесь,
Выступим с утра.
День теперь осенний
И не долго светел.
Да и по погоде
Страшная пора.
Как они решили
И по доброй воле,
Сразу рано утром
Двинулись в тайгу.
И из всей еды-то
Лишь мешочек с солью,
Да и спичек тоже,
Лишь по коробку.
Путь лежал не близкий,
Но и не далёкий.
В дальнее болото
Прямо в лоно трав.
Потому и зайцев
Много в том болоте,
Раз решил так Пашка,
Значит он и прав.
Три версты прошли лишь,
Скрыло их туманом.
Полетел и роем,
Словно пчёлы снег.
Но девчата быстро
Шли за атаманом.
С ним им в неудачах
И вопросов нет.
От ходьбы в полбега
Было им всем жарко.
Но ещё быстрее
Шли друзья вперёд.
Возвращаться стыдно,
Пройденный путь жалко.
Что же, всё ж Российский,
Как-никак, народ.
Командир в дороге
Атаман их Пашка.
Он просил девчёнок,
Увеличить шаг.
Хоть уже и так им,
Было очень тяжко
И заныла больно,
Каждого душа.
До болот заветных
Вёрст осталось десять.
Надо взять правее,
Впереди овраг.
Всё трудней в дороге
Выпавший снег месят,
А он всё сильнее,
Словно лютый враг.
Скоро так посыпал,
Что пути не видно
И глаза идущим
Застил пеленой.
Было им и страшно,
И к тому ж обидно,
Но метель пред ним
Стала вдруг стеной.
Пашка, хоть и бодрый,
Приустал он малость.
— Что-то нет оврага,
Но он должен быть.
До него быть может,
Метров сто осталось,
Ведь не мог дорогу,
Эту он забыть.
Туда водил частенько,
Валерка, друг, Токоев
Но весной призвали
Его в военкомат.
Лес он знал прекрасно,
Как село родное.
И тайгу умел он,
Очень понимать.
— Он хотел быть лётчиком,
Но куда нам с грыжей.
Может где в окопах
Собой кормит вшей.
Вы его не помните,
Курчавый такой, рыжий?
Он ещё, Айгулька,
Нации твоей.
Он, как ты, Челканец.
Дед его охотник.
И ныне промышляет,
Где-то здесь в тайге.
Как шаман, танцует
Пред бедою танец.
И с барабаном скачет
На одной ноге.
С ним бы повстречаться
И он нам помог бы.
Эх, сейчас достать нам
Хоть бы глухаря.
Здесь в тайге бывают
Охотницкие избы,
Нам попасть в такую
Было бы не зря.
Здесь тирадой злобной,
Вскинулась Айгулька.
— Да тебе в деревне
Только драть собак!
И чего ты вспомнил
Этого дедульку?
Ты сам что-то сделай,
Если не слабак.
В тайге уже мы бродим,
Часов пять, наверно.
А животы от голода
Приросли к спине.
И к чему ты вспомнил
Этого Валерку,
Правда ведь, Катюша?
Ну нахрена он мне.
-Нет, теперь и к дому
Пути видно тоже.
Что молчишь Катюша?
Что-нибудь скажи.
Если, что случится,
Кто нам здесь поможет?
При такой погоде,
В этакой глуши.
Пашка враз напрягся,
Как зверюга лютый.
Мы найдём дорогу,
Лишь утихнет снег.
Замолчи, Айгулька,
С этой вот минуты,
Что бы я не слышал,
Что перечишь мне.
Нам теперь найти бы
Здесь хороший ельник.
Я и сам усталый,
Тоже жрать хочу.
Я шалаш сварганю,
Я ведь не бездельник,
Мне шалаш поставить
Дело по плечу.
Я в тайгу собравшись,
Обо всём подумал,
Прихватил с собою
Нож вот и топор.
Так что вы, девчата,
Давайте-ка без шума
И давайте просто,
Прекратим наш спор.
Так они бродили,
Целый час наверно,
Прежде чем на ельник
В скоре набрели.
Ночь спускалась с неба,
Быстро не померно,
А село родное
Далеко в дали.
Пашка пред работой
Обошёл деревья.
И на снег он сбросил,
Драный свой тулуп.
Топором махал он
Словно рыцарь древний.
Делал всё, как надо,
Ведь он был не глуп.
Он девчат отправил
Собирать дровишки.
Дров надо побольше,
Что бы на всю ночь.
Видел, у Айгульки
Вновь шалят нервишки.
Но никак ей в этом
Он не мог помочь.
Катя и Айгулька
Часто были в соре.
Как у женщин взрослых,
Ревность и любовь,
Но для Пашки это
Ни какого горя.
Знал он, поскандалят
И обнимашки вновь.
В селе было много
Одиноких девок.
Но катастрофически
Не было мужчин.
К пацанам постарше
Не поступали строго,
Рады к ним прижаться
Просто без причин.
И в своём бесстыдстве
Задирали юбки.
Если у подростка
Вдруг вставал стручок.
И шептали в ухо,
— Посмотри вот, шлюбка,
Можешь в ней поплавать,
Ну же, дурачок.
Для пацанов отказа
Не бывало в этом.
Война была войною,
Но страдала плоть.
И случалось это
И зимой, и летом,
Женщинам хотелось
Трахаться в улёт.
Вот и Пашка тоже
Да и не однажды,
Плавал в этих шлюбках,
Как былой матрос.
Потому к девчатам,
Не имел он жажды,
Но коль захотел бы,
Это не вопрос.
В отличии с Айгулькой,
Катя ликовала.
Та, что с Пашкой грызлась,
Это её плюс.
Им обоим ревность
Покоя не давала,
И теперь у Катьки
Пропадала грусть.
Девочки свободны,
От любой опеки.
Шла от вседозволенности
Кругом голова.
Девки не уроды,
Да и не калеки.
И им в кайф от Пашки
Льстивые слова.
Девочки взрослеют
Незаметно даже.
Плоские недавно,
Словно камбала,
А тут уже и грудки,
И причёски пряжа,
И в глазах зовущие
Отблески тепла.
Дров уже девчата
Натаскали много.
Тратить экономно,
Хватит на всю ночь.
И шалаш готов был,
С крышею пологой.
И теперь пожрать бы
Были все непрочь.
Что бы отогреться
И устали сами,
Они тут же быстро
Разожгли костёр.
И шалаш удачно
Обогревало пламя.
И Пашка, влезший первый,
Руки распростёр.
Вслед за ним и девки,
Своё взяли место.
И меж тем над ними,
Опустилась ночь.
Катька в Пашке вжалась,
Не с того, что тесно,
А что б голод просто,
Как-то превозмочь.
Так три дня ещё их
Мучал страшный голод.
И огонь, как вепрь,
Сжирал у них дрова.
И хоть каждый пленник,
Крепок был и молод,
Но они держались,
Лишь едва-едва.
Пашка лишь на Катьку,
Так глаза и пялил.
Но, а на Айгульку
Даже не смотрел.
Чувства, что к ней были,
Навсегда пропали
И одно лишь думал,
Он её бы съел.
Что-то понимая,
Та порой рыдала.
То совсем неслышно,
А то вдруг навзрыд.
Буд-то она знала,
Жить осталось мало.
Но уйти в посёлок,
Тоже путь закрыт.
Как аборигенка с народностей
Алтая,
Она своим молилась
Духам и богам.
Но тайга стояла,
Грозная, пустая.
И она повсюду
Видела врага.
Ведь Айгулька рано
Сиротою стало.
И пошла к соседям
К ним служить в наём
Сын её соседский,
Трахал поначалу,
Потом с мамкой вместе
Выгнали её.
Вспомнила Айгулька
Эту морду пёсью,
Его гада вскоре
Призвал военкомат.
Ему Айгуль сказала:
— Что б ты там наёбся
И из уст ребёнка
Извергался мат.
И была Айгулька
Без семьи, без дома.
Выжить в одиночестве
Это был не факт.
Потом с Катей, с Пашкой
Стала вдруг знакомой
И от этой дружбы
И пошла лафа.
3
Как в мозгу такие
Поселились мысли,
Пашка ими тешился,
Как на стрёме вор
И пока от голода
Руки не повисли,
Он Айгульке вынес
Грозный приговор.
В шалаш ночью снова
Не пошла Айгулька.
Весь живот от голода
Ей скрутила боль.
В забытьи из снега
Она слепила булку,
И наверх сыпнула
Очень крупно соль.
Ей уже мерещилось,
Что и правда булка,
И она глотала
Со слезами снег.
Бедная девчёнка,
Жертва ты, Айгулька.
Жалости у Пашки
К тебе больше нет.
И чем больше ела,
Голод был сильнее.
Насыщенья не было
Даже ни на грамм.
И уже с наружи,
Стало чуть светлее,
Но ещё сильнее
Голод по утрам.
Шалаш за ночь снегом
Замело копною.
И от туда Пашка
Вылез, как медведь.
А Айгуль сидела
К выходу спиною,
— Пока Катька дрыхнет
Надо всё успеть.
Айгулька, как сидела,
Так не повернулась.
Пашке померещилось,
Что их вроде две.
Он с плеча с размаха,
Пока та не очнулась,
Рубанул девчёнку,
Прям по голове.
И она без звука,
Так в костёр и ткнулась.
Он рвал с неё одежду,
Словно лютый зверь.
Но на эти звуки
Катька вдруг проснулась
И наружу тоже
Высунулась в дверь.
И она увидев,
То что делал Пашка,
Закричала громко,
Крик на всю тайгу.
Пашка был весь потный,
С бледной мокрой ряшкой,
Пожелать такого
Страшно и врагу.
Он сорвал с Айгульки
Уже всю одежду.
Пашка был расчётлив
И всегда хитёр.
Не метался сроду
В своих мыслях между.
Совмещал всегда он,
Свободу и простор.
Он всегда лишь делал,
Что приносит пользу.
Не убьёт Айгульку,
Будет трупов три.
Ещё был он хитрым,
Но скорее скользким,
Жизнь так научила,
Что не говори.
Катька всё рыдала,
Глаза закрыв ладонью.
Что ты сделал, изверг,
Как же ты так смог.
Труп Айгульки вздрогнул
Видимо в агонии.
Вытянулся только
И навеки смолк.
Катька закричала:
-Где, гад, твоя совесть?
Ты же ведь мужчина,
Где же твоя честь?
Да я лучше сдохну,
Лучше прыгну в пропасть,
Но ни за что не стану,
Я Айгульку есть.
Взять и съесть подругу,
Мыслимо ли это?
Ещё вчера же только
Говорили с ней.
Ты её убил бы,
Даже было б лето.
И в любое время,
Подходящих дней.
Бросив нож на трупе,
Он схватил Катюху.
— А ты что хотела,
Что б все сдохли мы?
Выживают, Катя,
Те, кто крепок духом,
А больным и слабым
Место в бездне тьмы.
Ты ещё спасибо
Потом скажешь, дура!
— Тебе съесть, что собаку,
Что своих подруг.
— И с собак не легче,
Содрать тоже шкуру,
А, что живодёр я,
Это люди врут.
Ты сама всё видишь
Будь ты трижды смелой.
И когда ещё мы
Попадём в село.
Так ещё с недельку,
Ты б и мамку съела.
И считать не стала б,
Что творишь ты зло.
В первый раз, всё страшно
То, что незнакомо,
А когда привыкнешь
Хочется ещё.
Я для нас стараюсь,
Что б дожить до дома,
Я и сам занятьем
Этим не польщён.
Пока не разделаю,
Не смотри, не надо.
Я прошу, Катюха,
Скройся с моих глаз.
А когда попробуешь,
Сама будешь рада.
Это просто страшно,
Когда в первый раз.
В человеке, то же,
Что и у собаки.
Органы все те же,
Те же и кишки.
Так что ты давайка,
Прекращай мне плакать.
И мои страдания
То же не легки.
Когда уже Айгулька
Была совсем нагою,
Уже он, как мужчина,
Бросил страстный взгляд.
Если б не война бы,
Не было б такого,
Он смотрел на тело
И был сам не рад.
В мирное бы время,
Мужикам влюблённым,
Сколько б ещё радости
Принесла она.
А теперь красивая,
Была упокоённой,
На лобке волосики,
Были цвета льна.
Голову убрал он
Сразу для начала,
Потом по локти руки
И щиколотки ног.
В шалаше же Катька,
Вроде замолчала
И теперь работать
Он спокойно мог.
Только перед делом,
Съесть бы что-то срочно.
Он грудь одну отрезал,
Положил в огонь.
Со стороны казалось,
Кто-то не порочный
Протянул на пламя
С пищею ладонь.
Не дожарив мясо,
Выхватил из пламя,
Хоть оно и было
В углях и золе.
Впился в это мясо,
Острыми зубами,
Не жуя глотал он,
Страх преодолев.
Потом так же точно
Сделал со второю.
Тщательней лишь жарил,
Грудь надев на прут.
Жареное лучше
Был, чем сырое,
Знать, видать, не зря он
Сделал этот труд.
Уняв немного голод
Вскрыл грудную клетку.
И так же аккуратно,
Распластал живот.
Да, собак он резал
И причём не редко,
Но сердце человечье,
В теле сем живёт.
Сказать жило, вернее,
С чувствами и болью.
Он его руками
Вырвал из груди.
Он его разрезал
И посыпал солью.
И с краю аккуратно
Положил на угли.
Остальное всё он
Выбросил подальше.
Метров за пол сотню
В чёрные кусты.
Катька чуя запах,
Стала тихо клянчить,
-Пашенька, попробовать
Может дашь мне ты.
Ну вот наконец-то
В словах разум слышу.
И он Кате крикнул:
— Ближе подходи!
— Ой, как вкусно пахнет,
Что и свет не вижу
— На, попробуй сердце
Прямо из груди.
Он кусок отрезал
И подал ей в руку.
Она же взад отпрянула
Испытавши шок.
На лице девчёнки,
Отразилась мука,
И на снег свалился
Жареный кусок.
Погодя немного,
Всё ж взяла кусочек.
Только лишь сглотнула,
Стало её рвать.
Так с собакой то же,
Было между прочим.
Но резкий спазм в желудке,
Заставил вновь жевать.
Когда весь кусочек,
Был Катюхой съеден.
Она попросила,
— Можно мне ещё?
— Кушай сколько хочешь,
Не будь только вредной.
Твоим аппетитом
Я вполне польщён.
Второй кусок девчёнка
Ела с аппетитом.
И Пашка с ноги мякоть
Бросил вновь в костёр.
— Ну что, теперь не станешь
Звать меня бандитом?
И Пашка с губ девчёнки
Сажу всю оттёр.
— Теперь бы нам с тобою
Выбраться до дому.
Словно бы сам леший
Водит за нос нас.
Но, как говорится,
Первый блин, он комом.
Но одно я знаю,
Будет и наш час.
Лишь бы ты, Катюха,
Больше не сердилась.
Мы теперь с тобою
Связаны узлом.
Катька почему-то снова
Прослезилась,
— Ты скажи точнее,
Самым страшным злом.
Досыта наевшись,
Теперь легко спалось им.
Ну ночью разбудил их
Рядом волчий вой.
Шло от них такое
С грызнёй многоголосье,
Что Пашка и топор свой
Держал под головой.
Благо дров в достатке,
Натаскали тоже.
Айгульки видно стая
Сжирала потроха.
И Пашка молвил сразу,
— Это нам поможет,
Нам удасться просто
Избежать греха.
На волков мы спишем,
Айгулькино убийство.
Мол, пошла до ветра,
А они там вот.
Приложим мы с тобою,
Наше всё витийство,
Видно волки сразу,
Порвали ей живот.
Надо и одежду
Бросить всю туда же,
На куски лишь только
Надо всё порвать.
И никто убийство
Это не докажет.
Вот что значит, Катя,
Умно убивать.
И уже не будет
Нам с тобою страшно,
А Катька то поддакнет,
То опять молчит.
— Всё же молодец я,
Хвалил себя Пашка,
— Что от сердца Кати
Я нашёл ключи.
Костёр горел ярко,
Волки не пристанут.
Тепло задувало
Во внутрь шалаша.
— Мы съедим всё мясо,
Волки все останки,
А куда же делась
Айгулькина душа?
Вдруг спросила Катя,
Как бы между прочим.
— Мы подруги близкие
Были всё же с ней.
А что, если Айгулька
Являться станет ночью,
Много не протянем
Мы с тобою дней.
И ещё вопросик,
Я к тебе имею.
Не было б Айгульки,
Ты бы съел меня?
— Знаешь что, Катюша,
Я схитрить сумею,
Но скажу я правду,
Не прошло б и дня.
Я читал когда-то
О голодоморе,
Где ела мать порою
Родное ей дитя.
Голод — он сильнее,
Чем любое горе,
А сожрать ребёнка,
Это не пустяк.
А к чему ты, Катька,
Это вдруг спросила?
Или сытость тянет
Тебя на разговор?
И меня б ты съела,
Была б в тебе сила
И давай закончим
Мы с тобою спор.
Катька, обижаясь,
Отвернулась сразу.
— Ведь я тебе серьёзный
Задала вопрос.
Если бы чужой кто,
Я б не моргнула глазом,
Но это же родной твой,
С кем ты вместе рос.
— Я не знаю, Катя,
Тебе ещё что надо?
Мы с тобою живы
И ты мне люба.
И зачем понты нам
И эта вот бравада,
Может вместе наша
Сложится судьба.
Утро их встречало
Солнечной погодой.
Час нам на приборку
И в обратный путь.
Если не хотим мы
Рисковать свободой,
Надо это дело с толком
Провернуть.
Всё, что мы не съели,
Бросим всё туда же.
И её одежду,
Тоже бросим там.
Кто-нибудь попробует,
Пусть потом докажет.
Никаких претензий
У них не будет к нам.
Только надо чётко,
Нам держаться вместе
И одно и то же
Говорить всегда.
Я думаю, что волки
С своей волчьей песней.
Не поздней, чем ночью,
Вновь придут сюда.
Так они и сделали,
Как и замышляли.
И шалаш скидали
Тоже весь в костёр.
И через час по снегу
Уже в даль шагали,
Небо было синим,
Белым весь простор.
Лес весь был заснежен,
Но был очень тихим.
Снег лежал глубокий
Прямо до колен.
Но давай, Катюха,
Испытаем лихо,
Что нас ждёт, свобода
Или снова плен.
Ты не бойся только,
Нам должны поверить.
Если что, покажем
Мы им те кусты.
К новой жизни Катя,
Мы откроем двери.
Будем с тобой вместе,
Только я и ты.
4
Катя шла за Пашкой,
В след попасть стараясь,
Хотя у Пашки шире,
Чем её шаги.
Шли довольно быстро
Порою чертыхаясь.
Но они теперь уж
Больше не враги.
Между делом где-то
Через час дороги.
На лыжню наткнулись,
А в дали изба.
По лыжне ребята
Легко держали ноги.
Их опять по плану
Повела судьба.
Встретил их охотник,
Что там жил в избушке.
Он Айгульке кровник,
Был он из Челкан.
И спросил ребят он,
— Где ещё подружка?
Вас же было трое?
Я вас с утра искал.
— А вы явились сами,
Это прямо чудо.
Как же вы сумели
Уцелеть в тайге?
Тут приходил с посёлка,
С вашего от туда,
Дед один с объявой,
Что вас нет нигде.
Ну и я искал вас,
Только бесполезно.
Вот уж двое суток
Бороздю тайгу.
И стрелял я в воздух
Из моего обреза,
Но ответа нету,
Даже ни гугу.
Но вот вы явились,
А вас только двое.
Ну, а где подружка?
Кажется Айгуль,
— Ночью мы проснулись,
Слышим волки воют
И видимо Айгулька,
В волчьем том кругу.
Видимо та ночью
Вышла вдруг до ветра.
А там волчья стая,
Рыскала всю ночь.
Наш шалаш был рядом,
Где-то сорок метров,
Но мы бы ей с Катюшей,
Не смогли помочь.
И мы были в страхе,
Было сил немного.
А у нас к несчастью
Даже нет ружья.
Вот всё и случилось,
Как по воле Бога.
Я один лишь парень,
Что б смог сделать я.
Утром разыскали
Страшное мы место.
А там только кости,
Волосы и кровь.
С нею мы простились
Вот с Катюхой вместе.
И опять в дорогу
Двинулись мы вновь.
Через час дороги
На лыжню напали.
Вот и сюда добрались,
Быстро по лыжне.
Мы пять дней без пищи,
Всё перестрадали.
И у нас желудки,
Буд-то, бы в огне.
Хорошо ребята,
Заходите в хату,
Я вас оленьим мясом
С хлебом накормлю.
И потом поеду
На место то, обратно,
На Айгульки кости
Сам я посмотрю.
Может мне удастся
Схоронить останки.
Земля ещё под снегом
Не очень то тверда.
Иль в мешок сложу всё
И привезу на санках.
Так оставить тело,
Это же беда.
Дед Салим, так звали,
Валеркиного деда.
Уж седьмой десяток,
Разменял давно,
Он заметил сразу,
Хоть они не против
Вкусного обеда,
Но не тот был голод,
Видно всё равно.
Если б они точно
Пять бы днеь не ели,
То б сметали сразу,
Всё и не жуя.
Но метель гудела,
Целую неделю,
И в тайге не словишь,
Даже воробья.
Видно голодали,
Но потом наелись,
Салим охотник опытный,
Ничего не скрыть.
Их глаза сияли,
А лица их потели,
И видно, что в телах их
Сила есть и прыть.
— Ну. Сказал охотник.
Вы побудьте сами.
А я с моей собакой,
Сбегаю туда.
Там ваш след остался,
Возьму с собой и сани.
Думаю, Айгульку,
Найду я без труда.
Пашка как-то сразу
Сам засуетился,
Может вместе сбегаем,
Только вот с утра.
Тело то всё съедено
И в нём страх открылся,
Что разоблачения
К ним пришла пора.
Салим ушёл с собакой,
Санки та тащила.
И скоро они скрылись
В заснеженном лесу.
Нам пора, Катюша,
Пока не уличили,
Беда над нами кружит
Прямо на носу.
— Будем мы в посёлке,
Может нас не тронут,
А если прокололись,
В Барнаул махнём.
И они сбежали
Вместе из кордона,
Хоть и хорошо бы
Отсидеться в нём.
5
Салим добрался быстро
К месту их стоянки.
Но волки побывали,
С утра уже и там.
И собирая кости,
Что б погрузить на санки,
Он смотрел опешив,
По рубленным местам.
Кости у лодыжек,
Да и на запястьях.
Были все в зарубах,
Как от топора.
Да и череп тоже
Был с уларом грубым
И на нём зияла
Страшная дыра.
-Это что, выходит,
Что её убили,
А отходы эти,
Бросили волкам.
Ну вы и ребята,
Что ж вы натворили?
Как же на подружку,
Поднялась рука?
Салим мешок с костями,
Погрузил на санки.
И собаке Альме,
Крикнул: — Ну, вперёд.
Он решил, у дома
Схоронить останки,
Может, на могилку,
Кто-нибудь придёт.
Что теперь он скажет
Этим людоедам.
В мире столько страхов,
Ведь идёт война.
Ой, скорей бы что ли,
К ним пришла победа
И может быть порядок
Наведёт страна.
Салимm когда вернулся,
С санками с костями,
И вошёл растроеный
Он в свою избу.
Там не пахло даже
Пришлыми гостями,
Те давно сбежали,
Что б решать судьбу.
Охотник взял лопату,
Выкопал могилу.
Девичьи останки
Опустил туда.,
Чувствуя, как руки,
Покидают силы,
Стало ему плохо
С этого труда.
К черенку лопаты
Привязал он палку,
То, что символично,
Выполняло крест.
В грунт воткнув лопату,
Он заплакал жалко.
Сколько их убито,
Девочек, невест.
У собаки, Альмы,
То же были слёзы,
Салима понимала
Та без всяких слов.
Весною мы посадим
Здесь с тобой берёзу,
Пусть напоминает
Девичью любовь.
Он потом поднялся
И поплёлся к дому.
Альма в след бежала
За своим дружком.
Не война бы если,
Было б по иному,
И Салиму горло
Сдавил нервный ком.
Он едва поднялся,
В дом свой по ступеням
И упал, усталый,
Сразу на кровать.
Не дожить наверно
До лет перемены,
Да, и как, и чем мне
Душу врачевать.
C этой он кровати
Больше не поднялся.
Зря, Альма, теребила
Друга за штаны.
Друг её, охотник,
С жизнью расстался,
А ещё так долго
Было до весны.
Альма долго выла
Над холодным телом,
А потом рванула,
Через лес, в село.
Может быть та друга
Так спасти хотела,
Или, что б люди знали,
Что свершилось зло.
Но в село от сюда,
Там где жили люди,
Добежать собаке,
Была не судьба,
Повстречала Альма,
Волков стаю лютых
И её на этом
Кончилась борьба.
6
А Пашке и Катюхе,
Повезло чуть больше.
Они благополучно
Добрались до села.
На душе у Катьки
Стало ещё горше,
— Лучше бы и я там
Тоже умерла.
Да и Пашка тоже,
Весёлым не казался.
Надо бы, Катюха,
С тобой нам в сельсовет.
К охотнику, кто бегал,
Для нас ведь он старался,
Лишь они узнали,
Что в селе нас нет.
Сами всё расскажем,
Больше будет толку.
А, что охотник скажет,
Это ерунда.
Растерзали ночью
Айгульку злые волки,
Что для нас с тобою
Тоже ведь беда.
Что могли мы сделать,
Мы и сами дети.
А как мы уцелели,
Знает только Бог.
Но он не расскажет
Никому на свете,
Да и сам он тоже,
Ей ведь не помог.
Они уже сидели
Скоро в сельсовете,
Председатель старый,
Грозно вопрошал,
— Где вас черти носят,
Что же вы за дети,
Вас в интернат берёт всех
Добрая душа.
Ещё один лишь день бы,
Вы бы опоздали.
В Барнаул поедете,
Вы до взрослых лет.
Будете там сыты,
Жить вы без печали,
А где ещё Айгулька?
Что её здесь нет?
Тут Пашка со слезами,
Хитрая гадюка,
Начал всё рассказывать,
Про грызню волков.
Охотник и придёт хоть,
Что б скрутить им руки,
Они уже в то время,
Будут далеко.
Председатель охал
И за грудь хваталася,
Он, как и Айгулька,
То же из Челкан.
Пашка врал, как надо
И не запинался,
Его было трудно,
Затянуть в капкан.
Под вечер в сельсовете,
Собрались сиротки,
Было всех детишек
Больше сорока.
И женщина блондинка,
На голове с пилоткой,
У детей спросила,
— Ну что, всё, пока?
Вскоре к ним подъехал
Городской автобус.
Детей переписали,
Те заняли места.
Катя с Пашкой тоже
Сели вместе оба,
— Ну вот и всё, Катюха,
Вот она, мечта!
Провожатых было,
Очень, очень мало.
Старики да бабки
С этого села.
Но на прощаньи долго,
Все им вслед махали,
— Счастья вам, детишки,
Хлеба и тепла.
7
Путь их длился долго,
Часов где-то восемь.
Так, как на дорогах,
Лежал рыхлый снег.
Пусть она и поздняя,
Но стояла осень
И солнце отражалось
В озере на дне.
Барнаул огромный,
По тем меркам город.
Гарь стояла всюду,
От заводов труб
И детишек этих,
Что более чем сорок,
Разместили на ночь,
В городской всех клуб.
На полу лежали
Голые матрацы
И в огромной куче
Груда одеял.
Пацаны за место
Сразу стали драться,
Ну Пашка тоже
Всюду успевал.
Взял он два матраца
И два одеяла.
Для себя и Катьки,
Безо всех проблем,
Но женщина, что с ними,
Громко закричала,
Мальчикам и девочкам,
Разделиться всем.
А на утро в клуб тот
Примчались санитары,
Осматривали деток
На наличье вшей.
Всю же их одежду
Обдавали паром
И пить раствор давали,
Что стоял в ковше.
Настой то был еловый,
Да с корой берёзы.
И ещё укол всем
С тонкою иглой.
Говорили — это
От туберкулёза,
А за тем всех стригли,
Сразу на голо.
Их потом свозили
В городскую баню
И уже от туда
Сразу в интернат.
И там уже детишки
Бегали, как лани,
Пока их не направили,
Каждого в отряд.
Потом их всех кормили
И уже обедом,
И хоть харч был и скуден,
В количестве, не скуп.
Здесь теперь все будут
Нашей ждать победы,
Хоть придётся соли
Всем съесть целый пуд.
Катька, да и Пашка,
Были в разных группах,
Так, как с разным полом,
Так и по годам.
Пашка не расстался
Со своим тулупом,
Он сказал, что выбросить
Никому не дам.
Остальным всем дали
Новые фуфайки
И ещё ботинки,
Только на шнурках.
Были у всех шапки,
Толь с кролика, толь с лайки,
И у всех перчатки
Были на руках.
Это вождь Союза,
Наш великий Сталин,
Проявил заботу
И издал указ.
Что бы наши дети,
Чуть счастливей стали,
И с сироток что-бы
Не сводили глаз.
И пусть в интернатах,
Не было всё гладко,
Но дети были сыты
И всегда в тепле.
Дети не забыли,
Как им было «сладко»,
Когда жили в голоде
У себя в селе.
8
Дети в интернате
Все ходили в школу,
Ведь многие забыли,
Даже как писать.
Старших принимали
В отряды комсомола
И все к тому старались,
Что бы ими стать.
Как бы не плачевно,
Но зима промчалась,
Люди начинали
Ждать конца войны.
О победах чаще,
Громко возвещали,
Чем всё ближе были,
Месяцы весны.
И вот она победа,
Ворвалась, как ветер
И снега сгоняет,
С полей месяц май.
Это было счастьем
И для всех на свете,
Не уставали люди
Друг друга обнимать.
И дети в интернате
То же ликовали,
Всем конец мученьям
И в сердцах весна.
Только Катя с Пашкой
Всё не забывали,
Как став Айгулька жертвой
Их спасла она.
Ей бы теперь то же
Вместе веселиться
И встречать победу,
И встречать весну.
Сколько эта память
Будет ещё длиться?
Не забыть Айгульку,
Не забыть войну.
Жить лишь стали лучше,
Жизнь пошла быстрее.
Ещё при интернате
Сдал Пашка на права,
Их стены покидая,
Стараясь быть бодрее,
Он нашёл для Катьки
Нужные слова.
— Мы с тобой, Катюша,
Связаны навеки,
Что бы не случилось,
Вместе будем мы.
Мы с тобою вместе
Съели человека,
Избежали вместе
Ужасов тюрьмы.
Я с тобой хотел бы
Впредь не расставаться.
Мне дали одну комнату,
Место есть, где жить.
И пока мы можем
Там с тобой встречаться,
И ещё, как в детстве,
Продолжать дружить.
Я с тобой согласна,
Мы с тобой навеки.
А ты знаешь, Пашка,
Во сне, я по ночам,
С аппетитом зверским
Ем мясо человечье
И оно приятно
Сердцу и очам.
Да ты что, Катюха,
Что, и правда, что ли?
Правда, правда Пашка,
Вот те крест, не вру.
Так его хочу я,
Прямо аж до боли,
И, как зверь, рычу я,
И как зверь ору.
В мае возвраился
С фронта и Валерка.
Что Айгуль пропала,
Он в селе узнал.
Но народ всю правду
Может исковеркать,
А хотелось правды
Знать ему до дна.
Айгулька ведь челканка,
Из его народа,
В девочке он видел
Счастье на потом.
Не городить что б долго
Забор у огорода,
В тайгу пошёл Салиму,
К деду в его дом.
Когда уже был рядом,
Удивился очень,
Альма не встречает,
Где собачий лай?
Может нет их дома,
Хоть и время к ночи,
Когда была щенком та,
Так была мила.
Вскоре подошёл он,
К дому на кордоне.
Всюду запустенье,
Как не с этих мест.
Побывать чем прежде,
С раскрытой дверью доме,
Земли увидил холмик
И из лопаты крест.
Немного отдышавшись
Зашёл Валерка в хату,
Ужас, что увидел,
Бросил его в дрожь.
Повидать не мало
Довелось солдату,
Дом был сам на ужас
Полностью похож.
Всюду были кости
Старика Салима,
Всё было разрушено,
В шерсти и пыли.
Лучше б он прошёл бы,
Это место мимо,
Видно росомахи
Резвились, как могли.
И Валерка взялся
Раскапывать могилу,
Лопата всё стояла
С палкою, как крест.
Приложил немного
Он совсем усилий
И мешок с костями
Вытащил он весь.
Когда вскрыл мешок он,
Сразу и увидел,
Труп был криминальный,
К Бабке не ходи.
— Кто ж тебя, подружка,
Жёстко так обидел?
Что ещё за тайны
Будут впереди?
Потом он сделал яму,
Глубже и по шире,
И Салима кости
Тоже скрылись в ней.
Ну, единородцы,
Здесь покойтесь в мире,
Как что будет дальше,
Господу видней.
И Валера сделал
Крест им из берёзы.
И поставил свежий
На могиле крест.
Рукавом шинели
С глаз он вытер слёзы,
— Вы покойтесь в мире,
Теперь вместе здесь.
9
В сельсовете позже,
Рассказал, что было.
Вместе с председателем
Были те в слезах.
Два мешка с костями
Там лежат в могиле.
Крест над ними белый,
Первый в тех местах.
Время не стояло,
А бежало дальше
И Катя, ставши взрослой,
К Пашке жить ушла.
Но Айгульки образ
Уже не станет старше,
Но будет мстить раскрытьем
Тайного их зла.
Пашка стал работать
В городе таксистом,
Автомобиль Победа,
Только вышел в строй.
На ней лишь разъезжали
Начальство, коммунисты.
В год пред смертью Сталина,
Пятьдесят второй.
Это были первые,
Лучшие машины,
Что производились
Только в СССР.
Пашка стал высоким,
И видным был мужчиной,
И смотрелся важным,
Словно кавалер.
После войны для сирот
Полагались льготы
И в трудоустройстве Пашка
Не имел проблем.
Льготы от призыва,
Армии и флота,
И в форме был таксистской,
С множеством эмблем.
Барнаул в то время
Город захолустный,
Но зато транзитный
Он на весь Алтай.
Как водила, Пашка
Уже был искусный,
Ездить на машине,
Вся его мечта.
Он работал часто
И в ночное время,
Но был его заработок,
Всё же не ахти.
Ну дома Катя
И уже беременна,
А расходов много
И за всё плати.
И однажды Катя
Вновь Пашке нагадала,
— Мяса человека,
Манит с детства вкус.
Руку бы до кости,
Всю бы обглодала,
Что со мной такое,
Аж сама боюсь?
Да и Пашке то же
Щекотало душу.
Самому хотелось
Вспомнить с детства вкус.
И хотелось как-то
Угодить Катюше,
Да и в самом деле
Он же ведь не трус.
Что ж ей не порафить,
Если есть возможность.
Пассажиров много
Ездит по ночам.
Надо проявлять лишь
В деле осторожность,
А не рубить без разума
Со всего плеча.
Таких машин немного
Было в Барнауле.
У него клиентов
Каждый день полно.
И таких девчёнок,
Милых, как Айгулька,
А с ними ещё мамки
Ездят заодно.
И однажды ночью
Пашка вдруг решился,
Загород он девушку,
Как-то вёз одну.
Где-то в лесной зоне
Он остановился,
И юной пассажирке
Нож в сердце саданул.
Та скончалась сразу,
С первого удара,
Её стянув с машины,
Он снял с неё бельё.
И пред ним, как в фильме,
Полузабытом старом,
Встала вдруг Айгулька
И тело всё её.
От бедра он ловко
Срезал кусок мяса
И провёл рукою
По голому лобку.
Кровь меж светлых грудок
Сразу запеклася,
Эх, надо тебе было
Это, дураку?
Он собрал пожитки,
Взял убитой сумку,
Где ещё прилично
Было и деньжат.
И уже с весёлой,
О доходе думкой,
Он решил, что надо
Срочно уезжать.
Катька обалдела,
Поедая мясо,
Они приготовили
Отличное рагу.
Катька так наелась,
И влюбви клялася,
Что могла отдаться,
Даже и врагу.
Он её не видел
Никогда такую,
Потянула Пашку
Срочно на постель.
— Я ведь, Паша, днями,
О тебе тоскую,
Всё попасть мечтала,
В нашу ту метель.
И теперь б я снова,
Как в те наши годы.
Только у нас комната,
А не тот шалаш.
Через три лишь месяца
Уже будут роды,
А сегодня Пашка,
Это праздник наш!
Помнишь, как впервые,
Драл ты меня дерзко.
И как я стонала,
Лёжа под тобой,
Ты когда-то, Пашка,
Для меня был мерзким,
Но за тебя теперь я,
Выйду в бой с любой.
Она срывала платье
И с него одежду,
Ты такой желанный,
Так тебя хочу.
И адреналинчик
У меня, как прежде,
Прикоснулись к детству,
Мы с тобой чуть-чуть.
Несмотря на пузо,
Та была с ним страстной
И ужом вертелась,
То сверху, то под ним.
Так поела вкусно,
Видно не напрасно,
Человечье мясо,
Тянет на интим.
Подобное такому
У них было в детстве.
Когда Айгульку ели
Вместе в шалаше.
На секс тянуло Катьку,
Это людоедство,
Но Пашке это было,
Тогда не по душе.
Мысль мозг сверлила,
Как скрыть это деянье.
И холод тоже лютый
Их сводил с ума,
А для интима надо,
Скинуть одеянье,
Чего так не хотела
Катька и сама.
Пашка, мы навеки,
Связаны с тобою.
За тобой я словно,
За каменной стеной.
Я насыщаюсь страстью,
Словно рыцарь боем.
Ты мне самый близкий,
Друг, ты мой, родной.
10
Совершал убийства
Пашка раз в неделю,
Приносил он мясо,
Деньги, барахло.
И они то мясо
С вожделеньем ели
И оно всё глубже,
Их в себя брало.
И никто ни разу
Больше не был против,
Тех чьё ели мясо,
Жутких их смертей.
Их оно тянуло,
Крепче, чем наркотик,
Монстры не жалели
Даже и детей.
Это в Барнауле
Навадило ужас.
За десяток трупов,
Перевалил счёт.
Ажиотаж великий
По городу раздули,
Буд -то людей грабит
И убивает чёрт.
Даже кто-то видел,
Что тот чёрт с рогами
И имел огромную
Красную он пасть.
С острыми, как ножик,
Длинными зубами,
С одного лишь вида
Можно и пропасть.
Менты сбились столку,
Их и не хватало.
А мужики не очень
Шли в ряды ментов.
Ну, а тех, что были,
Очень удивляли
Вырезки мясные,
Словно для понтов.
Ну потом решили,
Дело людоеда
И всего скорее,
Кто-то из такси.
В посёлки слали письма,
Каждому сельпреду,
Людей сельских надо
Было опросить.
Кто в войну и после,
Там после победы,
Может был замешан
В таких лихих делах.
И на подозрении
Были ль людоеды,
Те, что своим действом
Наводили страх.
Пришло письмо такое
И в село Лесное,
Где и завершилось
Дело Пашки злом.
Новый председатель,
Валерка сам Токоев,
А старый, похоронен
За родным селом.
Так как дети были,
В то время в интернате,
То председатель старый
Не поднял скандал.
А теперь за это,
Кто-то смертью платит,
Что это дело Пашки,
Он сразу угадал.
И Валерка сразу
Тут же и собрался,
На газоне выехал
Сразу в Барнаул.
Было тогда лето,
Он легко добрался.
Хотя в пути два раза
Он чуть не заснул.
С фронта он вернулся,
Был слегка контужен.
И видно не оправился
Всё же до конца.
Но он был уверен,
Что здесь теперь он нужен.
Разоблочать ведь надо
Как-то подлеца.
В ГОВД пришёл он,
Не выспавшийся утром.
И привёз с собою
Отрубленную кость.
Пришлось в Тайгу смотаться,
Хоть и было трудно,
Тревожить снова этот
Маленький погост.
Следователь грузный
По делам особым,
Руку жал Валерке
Прямо от души.
И вещдок был ценен,
Словно месть из гроба,
Да, ребятки были
Ваши хороши!
Валерка всё поведал,
Что было известно.
Что он с детства знал их,
Всех троих детей.
Но рассказ о Пашке,
Был его не лестным
И что за ним собачьих
Сотни две смертей.
Что в лес ушли все трое,
А вернулись двое.
Что доказать бы трудно
Было их вину.
Но когда он с фронта
Пришёл в село родное,
Навестил он деда,
Раз за всю войну.
Понял там причину,
Что дед не поднял шума.
Вместо деда встретил
Груду лишь костей.
Дед уже был старый,
И с расстройства умер,
И сообщить не мог он,
О происках детей.
— Но я вскрыл могилку,
В ней мешок с костями.
Сирот уже в то время
Забрали в интернат.
Труп был криминальный,
Убедитесь сами,
Никто уже не скажет,
Что он не виноват.
Но, мы как узнаем,
Что он тот убийца,
Что убивает женщин
С вырезкой мясной.
Я хорошо их помню,
Всех ребят тех лица,
А Пашка был с фамилией,
Ну совсем смешной.
У него фамилия
Была Фуфалонов,
Если не сменил лишь
Только интернат.
У нас с этим строго,
Только по закону.
В переписи книге,
Все стоят подряд.
Следователь вызвал,
Сразу капитана,
Пробейте все фамилии
На городском такси.
Может там и встретим,
Таксиста-шарлатана,
Диспетчеров быстрее
Надо опросить.
11
В это время Катя
Родила ребёнка,
Девочку малышку,
На все три кило.
Кутая малышку,
В тёплые пелёнки,
То молила Бога,
— Пусть минует зло.
Что бы монстров гены,
Пашкины и Кати,
Не вошли в малышку,
Нанеся ей вред.
Что случилось с ними,
Слёз, на жизнь хватит,
Но не отмолиться,
Им от этих бед.
Девочку назвали,
Звонко — Габриэлла.
В городских журналах
Имя то нашлось.
Прижимаясь к дочке
Белугою ревела,
И порой в ней жалость,
Затмевала злость.
И себе вопросы,
Задавала Катя.
— Как я стала монстром?
Господи, прости!
День и ночь твердила,
Всё, на этом хватит,
Но так и не сходила
С этого пути.
И уже ночами,
Снилась ей Айгулька.
И просила, — Катя,
Пашку брось, скорей!
В голове у Кати,
Слова звучали гулко,
— Скорая расплата
Ждёт вас у дверей.
Пашка всё храбрился,
— Всё нормально Катя,
Есть у нас и деньги,
И всякое шматьё.
А Она просила,
— Пашка, слышишь, хватит,
Ты не понимаешь,
Какое мы зверьё.
Фамилия у Пашки,
Всё ж осталась прежней.
Или не додумал,
Или не хотел?
И следствие вцепилось
Уже рукой железной,
Дело было главным
Из особых дел.
Им скоро сообщили,
Есть такой товарищ,
Из отдела кадров
Прислали и фото.
— В сыскных делах Валера
Ты неплохо шаришь.
Из тебя сотрудник
Был бы на все сто.
Особист жал руку
Гордому Валере,
Когда по фотографии
Пашку он узнал.
Ты у нас бы сделал
Высокую карьеру,
Ну, а тот с улыбкой
Это принимал.
Теперь надо только
Не спугнуть таксиста,
Мы через диспетчера
Вызовем такси
И потом в машине,
Сделаем всё чисто,
Хватит людоеду
Всюду колесить.
12
И в машину к Пашке
Сели эти двое,
Машину, по условию,
Послал им автопарк.
Пашка и не ведал,
Что мщенье роковое,
Над ним вот-вот распустит
Свой горячий пар.
Особист сел сзади,
Валерка рядом с Пашкой.
И в улыбке Пашки
Разлилось лицо.
— Валерка, ты откуда?
Не с родины ли нашей?
Я ведь сам с Лесного,
Как восемь лет, с концом.
А Пашка только тронув,
Вновь остановился,
И полез с улыбкой
Друга обнимать,
От него Валерка,
К дверке отстранился,
— Что с тобой, Валера,
Как всё понимать?
Закудахтал Пашка,
— Что не рад, чертяка?
Или ты в машине
С радости заснул?
— Нет не сплю и помню,
Только вот однако,
Кость ты эту помнишь,
С девочки Айгуль?
Пашка враз опешил,
Лицо стало белым.
Особист же сзади
Прижал к затылку ствол.
— Значит, вместе с Катькой
Вы Айгульку съели?
Да ты, гад, страшнее,
Чем свирепый волк.
— Назад руки, быстро.
Особист был краток.
Щёлкнули браслеты
Жёстко на руках.
— А теперь расскажешь,
Сколько курапаток
Ты ещё порезал,
Нагоняя страх.
Павла посадили
На сиденье сзади
И к нему Валера,
Тут же пересел.
— Ты скажи, собака,
Только Бога ради,
Сколько ещё женщин
Ты убил и съел?
Ты собак в посёлке,
Драл, не хуже волка,
Но убить подружку,
Как ты, сволочь, мог?
Да одну бы если,
А то вон их сколько,
Как тебя по свету,
Только носит Бог?
В кабинете Пашка
Всё признал с подружкой.
— Если не она бы,
Сдохли бы втроём.
И нам с Катькой тоже
Было очень жутко,
Да и теперь не знаем,
Для чего живём.
Всё, что мне другое
Шьёте вы начальник,
Это след вилами
По речной воде.
Мы живём здесь скромно,
В грусти и печали
И больше не причастны
Ни к одной беде.
Родили мы с Катей
Дочку Габриэллу.
И она одна лишь
Держит в жизни нас.
Ну с Айгульки Катя
Мясо лишь и ела,
Что я её заставил,
В её смертный час.
Её потом тошнило
И она рыдала,
И меня, шакала,
Видеть не могла.
Давил на жалость Пашка
С самого начала,
Отрицая напрочь
Новые дела.
Он боялся очень,
Если будет обыск,
То менты раскрутят,
Всё один момент.
Всё они умеют,
Ведь отдел особый
И всему научен
Каждый его мент.
— Я ему не верю,
Вдруг сказал Валерка.
Он настолько хитрый,
С самых детских лет.
Обо всём он судит
Лишь своею меркой,
В этом лживом парне
Капли правды нет.
И не было б Айгульки,
Он бы съел и Катю.
Ещё в селе по кличке
Быд он «Живодёр»
Надо сделать обыск
У него на хате,
Всё, что с женщин грабил,
Он домой припёр.
Ещё дед покойный
Мне говорил, охотник,
Кто ел человека,
Снова будет есть.
Оно это мясо,
Хуже, чем наркотик.
Ничего не сдержит,
Ни совесть и ни честь.
Особист поднялся,
— Срочно опер группу.
— Можно и я с вами,
Поймал Валера взгляд.
Там ведь обойдётся,
Наверное без трупов,
Если что и будет
Только трупный яд.
13
Пашка сидел в камере,
— Всё, теперь мне крышка.
Катька всё расскажет,
Та на дух слаба.
Дочитана вся, к счастью,
Жизни моей книжка,
Знать, у нас такая
С Катькою судьба.
Да и всё, скорей бы,
Что-то приустал я,
Ощущенье буд-то
Мы всё ещё в тайге.
Снится, как вгрызаюсь
Жадными устами,
В мякоть на красивой
Девичьей ноге.
Когда на дороге,
Брали менты Пашку
Видела соседка
Этот весь захват.
По телефону Катьке
Та дала отмашку.
И спросила Катю,
В чём тот виноват.
Катька ей сказала,
— Может он нарушил,
Торопясь по трассе
Где-нибудь права.
Катьку зазнобило
Лихорадки пуще.
И она от страха
Была едва жива.
Если Пашку взяли,
Очередь за нею.
Но ни за что не сяду
Никогда в тюрьму.
Она петлю с балкона,
Набросила на шею
И шагнула молча,
В холод и во тьму.
А ребёнок плакал,
Заливался криком.
Девочка не знала,
Что тоже сирота.
Кем будет Габриэла,
Прекрасной,и великой,
А может, как и маму,
Поглотит пустота.
Послесловие
Доказанными стали
Все убийства Пашки.
Когда первернули
Верх ногами дом.
На суде убийца
Не получил поблажки.
Приговорён к расстрелу,
Вот и всё на том.
Катю схоронили,
Где, никто не знает.
Нет там обелиска,
Нет там и креста.
Вроде были люди,
Но не имели близких
И от них осталась
Только пустота.
А Валерку взяли
В милицию на службу,
Он скоро стал полковником,
Особый вёл отдел.
Он щедр был со всеми
На искренность и дружбу.
Имел отличий много
И орденов имел.
Тот сосед, что в детстве
Насиловал Айгулю,
Не вернулся с фронта,
Попал где-то в плен.
А может при побеге
Поймал в спину пулю
И ушёл безвестным,
В небытиё и тлен.
В Барнауле стало
Хорошо и тихо.
Но хотя б на десять,
На пятнадцать лет.
Но люди ещё помнят
Страшное то лихо,
Что принесло так много
Разным людям бед.
Говорили люди,
Что, мол, людоедство
Было лишь капризом
Страшных двух людей.
Одной захотелось
Вспомнить вкус из детства.
И сотворил всё это
Друг её, злодей.
Конец 05.08.2024